…Потом он всё-таки подошёл.

От Дальнего до Ньёрдбурга (не до самого города, а до торгового порта на южной оконечности острова, но порт и город связаны наземным омни, час – и ты на месте) ходит ежедневный паром; в Ньёрдбурге я знал, у кого можно одолжить что-нибудь летающее и, может быть, даже хорошее; от Ньёрдбурга до Трёх Столбов, городка, где арестовали и собирались судить Снегиря, было ещё двести кэмэ на северо-восток. Непрерывность маршрута гарантировалась, но по времени дорога получалась непозволительно долгой – паромы уходили по утрам и в это время года шли не слишком быстро, – и к началу публичных слушаний я банально не успевал… чего никак нельзя было допустить. Иначе Снегирь просто-напросто будет без защиты – перед лицом какой-то очевидной наглой провокации.

Собственно, обстоятельства не оставляли мне выбора. И когда это до меня дошло наконец, сразу стало легко.

Я выкатил Собаку из гаража, проверил, не текут ли баки (два раза паял в прошлом году, а заменить всё никак руки не доходят), подвесил в багажной сетке пластиковый бурдюк с дополнительной водой, поменял стержни в реакторе и сунул в карман ещё шесть запасных – из НЗ, военных, утроенной ёмкости. Заскочил домой, надел куртку (ночью над низинами будет не жарко), проверил документы – на месте. Взял планшет, фонарь, серебряный рожок для обуви в виде старательской лопатки – мой амулет. Или талисман. В общем, на счастье.

Тине я оставил записку. Хотел оставить. Дописывал, когда она вошла.

– Далеко собрался? – спросила она с порога.

– Труба позвала, – сказал я. – Снегирь арестован.

Она пересекла комнату и встала у окна спиной ко мне. Стояла так с минуту.

– Ладно, – сказала, не оборачиваясь. – Но если я узнаю…

– Не узнаешь, – сказал я.

– Думаешь, ты такой ловкий?

– Не заводись. Просто нечего узнавать.

– Ну, конечно, нечего… Ладно. Береги себя. Когда тебя ждать обратно?

– В лучшем случае – дней десять на всё…

– Значит, двадцать. Хорошо.

Она подошла ко мне, позволила себя обнять и даже кашлянула, будто чем-то чуть-чуть поперхнулась.

Любят ведь не за что-то, правильно? Любят скорее вопреки.

Я рассчитал маршрут: до Ключей, там взять воды и, если повезёт, перекусить, потом короткий бросок до Седьмой станции, оттуда вдоль Стены скелетов, ещё раз заправиться, у Денисова, – а от Денисова лететь прямо в Три Столба, это четыреста с небольшим кэмэ над сплошной низиной, там есть несколько островков, но это всё драконьи скалы, их нужно обходить – здесь справа, а здесь слева… будет ночь, но трёхлунная, ясная; в общем-то, в такие ночи только и летать с моим зрением… Восемнадцать часов в воздухе, почти без отдыха.

А потом надо быть свежим и очень умным…

Ладно, не в первый раз. И не в последний наверняка.

Я пристегнулся, тронул рули, погонял по отдельности моторы, прислушиваясь к нехорошим шумам (нехорошие шумы были, но я ими пренебрёг), а потом поднял Собаку над крышами, прошёл низко и медленно, набрал высоту, развернулся над базарной площадью и, разгоняя скорость, повёл Собаку почти строго на восток – так, чтобы держать Башню в тридцати – тридцати пяти градусах правее моего курса.

Магнитные компасы у нас бессмысленны из-за гигантских и никому не нужных залежей железа, гирокомпасы и спутниковая навигация запрещены после последней войны, маяки редки и ненадёжны; но Башня видна отовсюду…

Землюки не позволяют нам забыть о себе. Может быть, они и не думают об этом, но у них как-то само собой получается напомнить нам, что без них никуда и что в то же время никогда нам их не догнать, не достичь, как не добраться до Башни.

То есть добраться-то можно, но только с их любезного снисходительного соизволения… по предварительно полученному разрешению, пешком, переодевшись в специальную одноразовую одежду вызывающей расцветки – и обритым наголо. Через три зоны контроля. Будучи обысканным, просвеченным и обнюханным. И в любом месте тебя могут развернуть и отправить обратно, ничего не объясняя.

Я и не пытался ни разу. Бесполезно. Да и нечего мне там, в «земной» зоне, делать. Я ничем не торгую, кроме себя самого, и вряд ли им нужен такой товар – а мне тем более не нужны такие покупатели.

То есть не подумайте, что я такой уж землюконенавистник. Нет. Просто я не люблю, когда меня унижают. Даже если у тех, кто унижает, для этого есть все основания. В конце концов, мы – побеждённые. Нас – положено.

Но я этого не люблю.

Собака перевалила край обрыва – сначала её приподняло, потом бросило вниз. Я выровнял полёт и поёрзал, устраиваясь поудобнее, чтобы не затекала шея. Раньше у меня был такой специальный воротник- массажёр, но его выпросил попользоваться директор школы – и как-то всё забывает отдать. А я всё забываю напомнить…

И я ведь ему не сказал, что улетаю.

Ладно, Тина скажет.

Тина…

Я думал, она выйдет во двор или хотя бы на веранду – помахать рукой. Но Тина не вышла.