будет хорошо глядеться.

Вскоре Элизабет принесла измененный эскиз, и действительно, это оказался вполне приемлемый компромисс. Мы купили участок и готовы были приступить к строительству.

И немедленно столкнулись с другими непредвиденными трудностями. В начале пятидесятых годов Англия все еще оправлялась от военных невзгод. Не хватало очень многого — в том числе подрядчиков. Мы искали повсюду, но так и не смогли заключить контракт. Нам оставалось только самим нанимать плотников, каменщиков, водопроводчиков и всех прочих. И вскоре фундамент был готов.

Начался наиболее увлекательный этап — но и полный всяких разочарований. Раз за разом я заезжал на участок и видел, что каменщики мирно покуривают и попивают чай. Объяснение всегда было одно: без плотников мы продолжать не можем, а они не пришли. Или, наоборот, чай пили плотники, потому что не явились каменщики. «Мы продолжать не можем!» — эта фраза ввергала меня в ужас.

И стройка продвигалась медленно. Прошло несколько недель, а через стены все еще легко было перешагнуть. Летом мы отправились отдохнуть на две недели, а на обратном пути нарочно проехали мимо нашего участка, посмотреть, насколько же они выросли, и горько обманулись в своих ожиданиях — картина ничуть не изменилась.

Однако, наконец, все постепенно уладилось, наступил период бурной работы — дом начал расти точно гриб. И вот настал великий день, когда каменщики, честные ребята, искренне хотевшие угодить, подвели эркер почти под крышу.

— А завтра крышу сделаем, мистер Хэрриот, — сказал один бодро. — Только бы плотники не подвели со стропилами и коньком. Тогда и попразднуем, даже флаг вывесим. Вот он вас обрадует!

Он не ошибался. Я бы не просто обрадовался, а пришел бы в неистовый восторг, увидев на нашем доме крышу, увенчанную традиционным флагом. Я не мог дождаться утра: наконец-то моя мечта свершится!

Ночь выдалась штормовая: скорость ветра достигала девяноста миль в час, как передали по радио, но я даже не вспомнил об этом, пока не остановил машину и не увидел, что натворил ураган. Плотники не явились, когда их ждали, и не подведенный под крышу эркер, выходивший на улицу, рухнул, превратившись в груду кирпича. Повсюду валялись исковерканные леса. Не берусь описать, что я почувствовал.

Да, в эту роковую ночь ветер перечеркнул плоды долгой работы.

Невезение — и только. И вроде никто не виноват. Вот почему мне пришлось извиняться перед лордом Халтоном, что я задержался и не посмотрел его лошадь.

Как большинство подобных житейских незадач, эта маленькая катастрофа оказалась поправимой. Эркер отстроили заново, и через несколько недель дом был победоносно закончен. Чудесный дом и долговечное свидетельство всей меры талантов и умения Боба и Элизабет, вложивших в него множество новых современных идей.

Да, мы поступили верно, когда решили не покупать, а строить, и получили именно то, к чему стремились, — счастливый приют для нашей семьи на протяжении многих лет. Но порой мне вспоминается утро, когда я свернул на Бротонское шоссе и в окно машины увидел кучи кирпича и переломанные леса, над которыми еще выл ветер.

Тяжелая была минута! С ума сойти!

В эпоху Колема я однажды начал галлюцинировать. Так мне, во всяком случае, показалось. Как-то утром я вошел в парадную дверь Скелдейл-Хауса и увидел, что по коридору ко мне вперевалку приближается Мэрилин, барсучиха Колема. Ей разрешалось бродить по всему дому, и я успел очень привязаться к симпатичному мохнатому существу.

— Привет, старушка, — сказал я и погладил красивую полосатую голову. — А ты ласкуша! Я начинаю понимать, что твой хозяин находит в вашем племени.

Я прошел в приемную и окаменел. За столом сидел Колем с Мэрилин на плече.

— Как… что… — забормотал я.

Колем поднял голову и открыл было рот, но тут в комнату широким шагом вошел Зигфрид. Несколько секунд он ошеломленно смотрел на молодого человека.

— Какого черта? Я чуть не наступил на вашего проклятого барсука в коридоре, а он уже здесь!

Колем улыбнулся.

— Видите ли, — сказал он весело, — там не Мэрилин, а Келли.

— Келли?!

— Да. Мой другой барсук.

Зигфрид побагровел.

— Другой барсук?.. Я не знал, что у вас есть еще один!

— Ну, мне пришлось им обзавестись. Мэрилин страдала от одиночества — все признаки были налицо. Видите ли, — проникновенно продолжал он, — конечно, у нее есть я, но, если животное чувствует себя одиноким, заменить ему друга того же вида не может никто.

— Очень мило, — сказал Зигфрид на восходящих нотах, — только меня не слишком радовало присутствие одной такой твари, а теперь их две. Здесь, по-вашему, что? Клуб одиноких барсуков?

— Нет, что вы! Но вы же не станете отрицать, что они тихие, дружелюбные зверушки и никаких хлопот не доставляют.

— Не в том дело! Я… — Трезвон телефона прервал филиппику моего партнера. Он схватил трубку, а тем временем в комнату пробрался Келли. Через несколько секунд Зигфрид положил трубку и вскочил.

— Черт! Лошади лорда Халтона лучше не стало. А наоборот, ей хуже. Я должен ехать. — На прощание испепелив взглядом барсуков, успевших затеять на полу игру, он выскочил в коридор.

— Он не рассердился? — спросил Колем.

— Немножко, но скоро все забудет. На вашем месте я бы несколько дней подержал Келли дома.

Мой помощник кивнул, а потом показал на окно.

— Подъехал фургон Рода Милберна. Привез овцу. Думаю, гладкость шейки.

Был разгар окота, а в том году кесарево сечение у овец — прежде большая редкость — впервые стало широко применяться. Причин было несколько. Фермеры и ветеринары единодушно считали, что при затяжных родах овцу разумнее оперировать — «вынуть их через бок». Требовалось соблюдать величайшую осторожность — насильственно раскрывая шейку матки, чтобы извлечь крупного ягненка, можно было легко вызвать разрывы, — а почему-то гладкость шейки встречалась все чаще.

В подобных случаях шейка на ощупь была не складчатой, как положено, а совершенно гладким кольцом и не раскрывалась после обычных инъекций. Тогда лучше всего — незамедлительно оперировать, что избавляло овцу от лишних страданий и позволяло спасти ягненка, а то и двух.

К кесаревому сечению прибегали и при сильных токсикозах — освобождение от плода помогало овце выздороветь. Короче говоря, мы так часто делали эту операцию, что фермеры для экономии времени привозили животное к нам.

Мы проводили Рода Милберна во двор, и Колем, вымыв руку, провел исследование.

— Типичная гладкость шейки, Род, — сказал он, — так что тянуть нет смысла. Мы прокипятим инструменты, а вы пока обстригите ее.

Фермер достал из фургона ножницы и умело выстриг бок роженицы. Я выбрил операционное поле, продезинфицировал его и сделал местную анестезию. Тут появился Колем со стерилизованными инструментами на подносе. Асептику Колем соблюдал с величайшим тщанием — отправляясь по вызовам, он всегда вез с собой автоклав с только что прокипяченными скальпелями, щипцами и иглами, и вскоре мы убедились, что процент удачных операций у него очень высок. Когда Колем оперировал, его пациент, как правило, возвращался к нормальной жизни.

Операцию я поручил ему и с уважением наблюдал, как работают его большие руки с сильными пальцами, быстро рассекая кожу, мышцы, брюшину, а затем вскрывают матку и извлекают двух