– У него все в норме, – заметил Орлов, возвращаясь глазами к Марине, – маленькие ранящие его шажочки… Ему хорошо бы познать, что этот мир – болезнь…
– А Россия? – вдруг спросила Марина.
– Россия… Как-нибудь поговорим потом, – так же внезапно ответил Орлов, странно и загадочно улыбнувшись.
Тайная красота хлынула к лицу Марины.
Она встала и вдруг совсем близко подошла к Орлову. Это было почти немыслимо – так стоять близко от Непостижимого, хотя и в виде человека.
Но она слегка прикоснулась к нему рукой и ушла.
Глава 23
Позже вечером в заброшенный, наполовину покосившийся этот домик ввалился Черепов, грязный, но трезвый. Первого, кого он увидел, был Спиридон, который сидел за столом веселый, подтянутый и умный. А недалеко в кресле – Орлов, согласный принять:
– Проходи, Климушка, проходи! С неба, что ли, упал?!
Черепов, конечно, заранее знал, где находится этот второй дом Орлова, и его тянуло к нему, недаром для своего лесного запоя он и выбрал ближний к Орлову лес, приехав сюда от недостаточно прожженных Никитиных.
Но Спиридон крайне изумился.
– Он ваш, Григорий Дмитрич?! Ваш?.. Вот это да… Ведь меня вел по опушке, когда я был в состоянии…
И Спиридон развел руками. Был он сейчас грандиозно нормален.
Черепов пробормотал:
– Ax вот оно что… Ну теперь все понятно, не ваш и не чей, хотя я, Григорий Дмитриевич, – и Клим бросил мрачный взгляд на Орлова, но не по отношению к нему, а вообще.
Спиридону стало не по себе.
– Я на скамейку к бабушкам пойду покурить, – сказал он Орлову и тяжело двинулся к дверям.
Но до его слуха все-таки донесся замирающий голос Черепова:
– Ничего у вас не получится, Григорий Дмитриевич… Все бесполезно… Любые прорывы – это иллюзии. Мы живем на дне ада, и если у нас есть надежда, то только не на себя…
«Ишь ты», – подумал Спиридон.
И потом Черепов продолжал, но Спиридон уже не слышал:
– Не выбраться из этой пещеры, из этого мира. Чем ближе, мы думаем, что приближаемся к выходу, тем глубже мы погружаемся в мерзкую тину мира сего, и тем дальше отдаляемся от выхода. И весь этот свет в конце тоннеля – он не наш, это только отблеск, игра или просто ведьмины огоньки… А вы хотите еще большего, чем света. Я уверен, не будет ничего для человечества, кроме тотального срама. Мы обречены, и в этом наше загадочное предназначение… Значит, кому-то свыше нужна наша гибель, и надо искать Кого- то, кто еще выше, чтобы…
Неожиданно Черепов заметил, что он обращается к пустому креслу, хотя то не отвечает. Орлова нигде не было, ни в кресле, ни где-то еще.
Клим замер, выругался, пробормотал, что-де все понятно, и с яростью продолжал говорить туда, в пустое кресло. Вошла какая-то толстая, но мрачная старуха, и не удивившись такому разговору, поставила на стол пышный самовар, баранки и другое, прямо перед пустым креслом.
Черепова добило это полное согласие с пустым местом, как будто так и положено, несмотря на любезное приглашение: мол, проходи, Климушка, проходи! Махнув рукой, Черепов направился к выходу.
– Да куда же вы убегаете, Климушка, – раздался голос откуда-то сверху, с потолка, или с полу чердака, что ли. – Присядьте, раз обречены.
Черепов неожиданно для себя действительно сел и удивился этому.
– Хохотун вы все-таки, Орлов, хохотун… Ну хорошо, сдаюсь.
– Как Ульянушка-то, жива-здорова?
Клим ничего не понимал, откуда голос, кресло было пустое, и его поглотила эта жуткая пустота.
– Да что вы дуетесь, Климушка… Сестрица-то жива?
Орлов явно был уже в комнате, подходил, но Клим ничего не видел, втягиваясь нутром в эту пустоту и оцепенев.
Возникнув, Орлов похлопал Клима по плечу.
– Чаек-то готов, тут и баранки, плюшки, пейте чаек-ти, обреченный…
Черепов как-то сразу пришел в себя, посмотрел на Орлова и усмехнулся:
– Всё уроки смертным даете, Григорий Дмитриевич… Ну-ну… Вот и я, грешный, влип.
– Ни во что вы не влипли, Черепов, кроме как в самого себя. Пейте. С похмелья помогает.
– Не в себя я влип, а в мир этот. Не утешайте.
Черепов опять взглянул на Орлова. Лицо его стало вдруг доброе-предоброе, ну прямо малиновое, но внутри, в глубине глаз было все то же, неописуемое и далекое: и доброта, и любое другое человеческое
