Левкиппа, который опять кого-то выслеживал у стены Константина. Веселая компания не знала, что из-за этого человека Ольга только что была на краю гибели. Но ему же она была обязана и своим освобождением. Ведь если бы Андрокл не боялся сыщика, он не отпустил бы Ольгу, которую так любил его сын.
А ювелир, проводив посетителей, подошел к привратнику.
– Каллистрат, ты помнишь, неделю назад ранним утром приезжал ко мне замаскированный всадник? – спросил он.
– Помню, господин, – услужливо ответил негр. – Я еще тогда подумал, что это проигравшийся на пиру гуляка приехал за деньгами.
– И ты бы его узнал, если бы тебе показали?
– А как же, господин! Обязательно узнал бы, – простодушно похвалился привратник.
«Ну, так ты его никогда не увидишь», – подумал Андрокл.
На следующий день ювелир продал Каллистрата на плантации.
– Приходи теперь, Левкипп! – злорадно рассмеялся он.
Глава тринадцатая
Риза влахернской богоматери
Прошло много месяцев, прежде чем похищение драгоценной ризы Влахернской богоматери было замечено. Произошло это случайно. Аргиропрат Марк из Фессалоник,[127] не раз в своей жизни приезжавший в Царьград по торговым делам, пришел во Влахерны помолиться. Когда ювелир отбивал поклоны перед чудотворной иконой, его зоркий глаз заметил, что бриллианты на ризе светятся как-то по-иному, не так, как раньше, да и у самой ризы был иной оттенок. Марк, как благочестивый христианин, поднял тревогу. Обследование показало, что алмазы на ризе фальшивые и риза сделана заново. Настоятель Феоктист приказал клирикам держать язык за зубами и отправился к своему двоюродному брату сакелларию. Над Феоктистом нависла серьезная опасность: его могли обвинить в соучастии с грабителями. К счастью, Марк, отличный знаток своего дела, утверждал, что похищение совершилось около года назад. Значит, вину за это надо возложить на Евмения.
Стали искать Евмения. И тут обнаружилось, что бывший настоятель Влахернского храма три месяца назад утонул, купаясь в Пропонтиде.
Люди рассказали, что Евмений повадился во время купания заплывать очень далеко в море. И после одного из таких заплывов протоиерей не вернулся. Его одежда лежала на песке, его конь сиротливо ржал, призывая хозяина…
Сакелларий Антонин доложил обо всем патриарху. Резолюция святейшего была такова:
«Поскольку главный виновник святотатства уже наказан безвременной кончиной и душа его, без сомнения, жарится в аду, оставить дело без последствий. Если его поднять, всколыхнется вся империя, и о нас, служителях бога, пойдет самая нелестная молва.
Поддельные алмазы настоящими не заменять, чтобы не вводить в искушение грабителей. Святость иконы в глазах верующих не уменьшится от того, что не настоящие, а фальшивые бриллианты осеняют чело богоматери.
Всех причастных к раскрытию тайны обязать страшной клятвой на кресте молчать об этом деле даже на исповеди».
Так было замято преступление, раскрытие которого могло грозить ужасной карой аргиропрату Андроклу. Он мог только благословлять память Евмения, который догадался так своевременно утонуть.
Но бывший протоиерей не утонул. Перехитрив весь Царьград, он жил теперь в Дамаске под именем Гассана-муллы.
Когда наступил теплый сезон, Евмений прикинулся ярым любителем купания и приучил соседей по пляжу к тому, что он уплывает далеко в море и остается там часа по два и более. Прекрасному пловцу Евмению это ничего не стоило.
Потом он сговорился за десяток номисм с капитаном сирийского корабля, покидавшего Царьград, и тот в назначенный день и час подобрал его в море за несколько верст от берега. В головном уборе беглеца были скрыты векселя Андрокла, а в набедренной повязке несколько золотых. Предупреждая возможные покушения на свою особу, Евмений заявил, что его осенила благодать аллаха и его пророка Мухаммеда и он намерен принять истинную мусульманскую веру. Личность новообращенного стала неприкосновенной для капитана и его экипажа.
В Дамаске, явившись к великому муфтию,[128] он вдохновенно повторил ему свою сказку. Муфтий был растроган. Обняв мошенника, он сказал своим приближенным:
– Сколь велика святость нашей религии! Она привлекла к нам даже служителя христианского бога.
Нет нужды говорить, что Евмений назвался вымышленным именем и скрыл настоящее место службы. Ренегат[129] прошел все, что требовалось для принятия мусульманства, и был торжественно посвящен в сан муллы.
Гассана-муллу назначили настоятелем одной из богатых дамасских мечетей. Учтя векселя Андрокла, он купил великолепный дом с большим садом и фонтаном. Свои длинные волосы Гассан-мулла сбрил, бороду подстриг и стал неузнаваем.
Выкинув из головы воспоминания о жене и детях, брошенных в Царьграде, Гассан женился сразу на четырех женах, благо мусульманская религия поощряет многоженство. Он зажил спокойно и счастливо, справедливо полагая, что все религии хороши, если они дают возможность жить припеваючи за счет верующих.
Так разрешилось дело с похищением драгоценной ризы Влахернской богоматери.
Эпилог
Глава первая
Возвращение на родину
В ночь после выкупа Ольги и Ондрея Малыги русский лагерь долго не мог угомониться. Ондрея и Ольгу, ее детей, Угара, Неждана поздравляли все знакомые и незнакомые. Появились чары с медом, пили за здоровье освобожденных невольников, за Ефрема и его удачу в делах.
Уехать из византийской столицы на рассвете, как собирались, не удалось.
В ночь перед отплытием с подворья святого Мамы сбежало несколько гребцов и воинов из Онфимова каравана. Такие случаи бывали и раньше, и потому купцы велели кметам доглядывать в эту ночь особенно тщательно.
Наказ оказался невыполненным: вместе с беглецами скрылись три стража.
Ушли те из наемников, на которых висели самые тяжелые долги богатым гостям. Отрабатывать эти долги было очень трудно, и должники решили порвать свои цепи одним ударом.
Искать «утеклецов» поручили Лютобору с несколькими надежными людьми.
Задача была трудная: предстояло обойти царьградские пригороды, а они раскинулись на обширном пространстве от Золотого Рога до Пропонтиды. И вряд ли найдутся сбежавшие: вероятно, они заранее подготовили себе надежные убежища.
– Дураки, право слово, безмозглые дураки! – бормотал кормчий Хрисанф, провожая поисковый отряд.
– Почему дураки, деду? – вскинулся любопытный Митяй.
– А потому дураки, что не понимают: хрен редьки не слаще. Они думают, тут им будет привольное житье. Как бы не так! Здешние богачи закабалят их не хуже наших – новеградских, киевских и прочих. И еще потому они дураки, что долги их все равно не порушатся – жены и дети будут их отрабатывать…
К Ефрему робко подошел Неждан. Его круглое веснушчатое лицо пылало от смущения.
– Что тебе, парень? – ласково подбодрил его новгородец, любивший Неждана за веселый, милый нрав, за всегдашнюю услужливость, за ту незабываемую услугу, когда он вместе с Зорей спас Митяя от гибели на охоте.
– Ты, господине, заплатил своим воям по гривне серебра за послуги, чуть слышно заговорил Неждан. – Я, правда, за одни харчи рядился к тебе, но, может, ты и мне гривну дашь?
– Эвося? – На лице Ефрема выразилось веселое удивление. – А зачем тебе гривна серебра? Ведь батька твой на Подоле хороший нажиток имеет.
– Видишь ли, гуляя по городу, заглядывал я в лавки книжных списателей каллиграфов, по-здешнему. И
