– Лучше не надо. Я сама виновата: поверила тому, что просто не могло быть правдой.

– Но надеюсь, ты сумела это пережить?

– Да, конечно. Навоображала себе бог знает что! На самом деле это не так уж и важно!

Офелия попыталась растянуть губы в улыбке, почувствовала, что губы жалобно кривятся, и поскорее отвернулась, чтобы Мэри ничего не заметила.

– Удивительно, что отец ни разу не попытался меня увидеть, – продолжала Офелия. – Подумать только, я уже два дня как не охочусь за мужем, а ему будто все равно! Я думала, что он уже скрипит зубами и готов меня придушить.

– Все это весьма странно, но мне редко доводилось видеть его в таком прекрасном настроении, как в эти дни. – Мэри задумчиво нахмурилась. – Он даже не прочитал мне нотацию насчет того, что мы без его ведома отправились на бал. Говоря по правде, в последний раз он так радовался, когда получил двойную прибыль от вложений в какое-то предприятие. Возможно, на этот раз произошло то же самое.

– Видимо, он не любит рассказывать тебе о своих финансовых делах.

– Господи, ну конечно! Он считает, что подобные вопросы выше моего понимания.

Офелия рассмеялась. Впервые с ночи бала в доме Уилкоттов.

– По-моему, ты могла бы кое-чему его научить…

– Шшш… – улыбнулась Мэри. – Ему лучше этого не знать. Пусть его иллюзии, вернее, заблуждения, остаются при нем.

Теперь Офелии было не до смеха. Она с трудом сдержала презрительную реплику в адрес отца и тут же удивилась себе. К чему беспокоиться? Можно подумать, мать не знает, как она относится к родителю!

Поддавшись порыву, она неожиданно выпалила:

– Знаешь, мама, иногда я мечтаю, чтобы ты призналась, что имела любовника до моего рождения и я дочь этого любовника!

– Дорогая, – вздохнула Мэри, – временами я тоже жалею, что не могу сказать ничего подобного, хотя бы ради тебя. Знаю, вы никак не можете поладить, и это просто ужасно. Но я люблю его. Он хороший человек, просто временами бывает чересчур целеустремленным.

– Да, во всем, что касается меня.

– Именно. Но не расстраивайся, дорогая. Когда-нибудь ты вспомнишь это и улыбнешься. Я просто уверена!

Офелия посчитала это утверждение весьма сомнительным, но ничего не сказала матери и подошла к письменному столу, где громоздилась очередная гора приглашений на сегодняшний вечер.

– Можешь все это выбросить, мама. Мне никуда не хочется ехать. Но можно принять какое-нибудь приглашение на завтрашний день. Выбери сама. Люблю сюрпризы.

Мэри кивнула и направилась к двери, но остановилась на пороге:

– Надеюсь, ты спустишься к ужину?

– Вряд ли. Но знаешь, обещаю перестать хмуриться. Не волнуйся, все хорошо. Я дурно спала ночью и намерена лечь пораньше.

Весть о приезде Аманды и Рейфела мгновенно распространилась по всему дому, вероятно, потому, что Аманда визжала от восторга, оглушительно приветствовала и обнимала каждого, кто появлялся в холле. Даже бабушка, привлеченная шумом, выглянула из комнаты и крикнула с верхней площадки:

– Это ты, Джулия?

– Я, бабушка. Мэнди.

– Поднимись, поцелуй меня, Джулия.

Аманда закатила глаза и взлетела по ступенькам, чтобы поздороваться с Агатой Лок и проводить ее в спальню. Агата вот уже несколько лет путала имена членов семьи, и поправлять ее смысла не имело: она считала, что над ней смеются, и очень сердилась. Поэтому родные предпочитали с ней не спорить.

– Последнее время мама принимает меня за тебя, – пояснил Престон Лок, десятый герцог Норфорд, обнимая сына. – Надеюсь, увидев нас вместе, она позволит мне оставаться собой.

Рейфел сочувственно хмыкнул, любуясь отцом. Тот выглядел настоящим великаном. Оба они были одного роста: высокие, голубоглазые блондины, хотя у Престона последнее время стали седеть волосы. Правда, серебро было почти незаметно в белокурых прядях, но когда Рейфел в последний раз гостил дома, отец часто ворчал по этому поводу. Кроме того, за этот год Престон немного поправился, хотя его фигура от этого не испортилась. Просто он стал… крупнее.

– Полагаю, ты не поэтому послал за мной? – шутливо осведомился Рейфел.

Герцог только отмахнулся.

– Пойдем со мной, – велел он и направился было в гостиную, но тут же передумал: – Лучше запремся в моем кабинете, где нам никто не помешает.

Рейфел нахмурился. «Не помешает»? Что-то тут не так. Раньше отец призывал его в кабинет, чтобы наказать за очередную проделку. Недаром они с Амандой с детства знали: если отец велит прийти в кабинет, значит, быть беде! Комната была огромной, размером почти с гостиную. Но обстановка казалась довольно странной. Дом обставляла мать Рейфела, обладавшая безупречным вкусом, но ей не позволялось ничего менять в кабинете, стены которого были и оставались белыми. Все остальные комнаты либо отделывались панелями, либо оклеивались обоями. Но не эта. Десятки картин, висевших на стенах, рельефно выделялись на белом фоне. Рейфелу нравилась эта светлая комната… только не в тех случаях, когда его призывали на ковер за какой-нибудь проступок.