Меня передернуло. В этом теле мне было не по себе, я не знал, как к нему относиться. Оно мне претило. Ногти толстые, квадратные – ни малейших признаков интеллигентности.

– Что же будет? – прошептал я, опускаясь на скамью рядом с профессором. Ноги меня не слушались. – Нет ли у вас карманного зеркальца?

Он достал зеркальце из кармана. Я торопливо схватил его и увидел огромный подбитый глаз, пористый нос, зубы в плачевнейшем состоянии; нижняя часть лица утопала в рыжей густой бороде, за которой угадывался двойной подбородок. Возвращая зеркальце, я заметил, что профессор снова выставил оголенные ноги на солнце. Хотел было сказать, что кожа у меня чрезвычайно чувствительная, но прикусил язык. Обгорит на солнце до волдырей – его дело; теперь уж, во всяком случае, не мое!

– Куда мне идти? – спросил я потерянно.

Троттельрайнер оживился. Его (его?!) умные глаза с сочувствием остановились на моем (моем?!) лице.

– Не советую идти куда бы то ни было! Того типа разыскивали ФБР и полиция штата за серию покушений. Объявления о розыске на каждом углу; приказано стрелять без предупреждения!

Я вздрогнул. Только этого еще не хватало. Боже мой, опять, наверное, галлюцинация.

– Да что вы! – живо возразил Троттельрайнер. – Явь, дорогой мой, самая настоящая явь!

– А почему больница пуста?

– Так вы не знаете? Ах да, вы же потеряли сознание… Забастовка.

– Врачей?

– Да. Всего персонала. Экстремисты похитили доктора Фишера. А взамен требуют выдать им вас.

– Выдать меня?

– Ну да, они ведь не знают, что вы, так сказать, больше не вы, а Ийон Тихий…

Голова у меня шла кругом.

– Я покончу с собой! – заявил я хриплым басом.

– Не советую. Чтобы вас снова пересадили?

Я лихорадочно соображал, как узнать, галлюцинация это или нет.

– А если бы… – сказал я, вставая.

– Что?

– Если бы я на вас прокатился? А? Что скажете?

– Про… что? Вы, верно, спятили?

Я смерил его взглядом, весь подобрался, прыгнул и свалился в канал. И хотя я чуть не захлебнулся черной вонючей жижей – какое это было облегчение! Я вылез на берег; крыс поубавилось – должно быть, разбрелись кто куда. Остались всего четыре. Они играли в бридж у самых ног крепко спящего Троттельрайнера – его картами. Я ужаснулся. Даже если учесть небывалую концентрацию галлюциногенов – возможно ли, чтобы крысы в самом деле играли в бридж? Я заглянул в карты самой жирной. Она метала их как придется. Какой уж там бридж! Ну и слава Богу… Я облегченно вздохнул.

На всякий случай я твердо решил ни на шаг не отходить от канала: всевозможные варианты спасения успели мне надоесть, во всяком случае, на ближайшее время. Сперва пусть дадут гарантии. А то опять привидится невесть что. Я ощупал лицо. Ни бороды, ни маски. Куда она подевалась?

– Что касается меня, – произнес профессор, не открывая глаз, – я порядочная девушка и надеюсь, вы будете вести себя должным образом. – Он приложил ладонь к уху, как бы выслушивая ответ, и добавил: – О нет, я вовсе не притворяюсь невинной, чтобы разжечь ваше пресыщенное сладострастие, а говорю чистую правду. Не прикасайтесь ко мне, иначе я буду вынуждена лишить себя жизни.

«Ага, – догадался я, – похоже, и этот не прочь искупаться в канале!» Теперь я слушал профессора спокойнее – его галлюцинации вроде бы подтверждали, что я-то, по крайней мере, в полном порядке.

– Спеть я могу – отчего бы не спеть, – произнес между тем профессор, – скромная песенка еще ни к чему не обязывает. Вы мне будете аккомпанировать?

Но может быть, он просто разговаривает во сне; в таком случае опять ничего не известно. Оседлать его ради пробы? Но прыгнуть в канал я мог и без его помощи.

– Я сегодня не в голосе. Да и мама меня заждалась. Не провожайте меня! – категорически заявил Троттельрайнер.

Я встал и посветил фонариком по сторонам. Крысы исчезли. Швейцарские футурологи храпели, лежа вповалку у самой стены. Рядом, на надувных креслах, лежали репортеры вперемешку с администрацией «Хилтона». Кругом валялись обглоданные куриные косточки и банки из-под пива. Если это галлюцинация, то удивительно реалистичная, сказал я себе. И все же мне хотелось убедиться в обратном. Право, лучше вернуться в окончательную и бесповоротную явь. Интересно, как там наверху?

Взрывы бомб – или бумб – раздавались нечасто и приглушенно. Неподалеку послышался громкий всплеск. Над черной водой канала показалось перекосившееся лицо Троттельрайнера. Я подал ему руку. Он вылез на берег и отряхнулся.

– Ну и сон же я видел…

– Девичий, да? – нехотя бросил я.

– Черт побери! Значит, я все еще галлюцинирую?!

– Почему вы так думаете?

– Только при галлюцинациях другие знают, что нам снится.

– Просто вы говорили во сне, – объяснил я. – Профессор, вы по этой части специалист – нет ли надежного способа отличить явь от галлюцинации?

– Я всегда ношу при себе отрезвин. Упаковка, правда, промокла, но это ничего. Он позволяет выйти из состояния помрачения, устраняет бредовые, призрачные и кошмарные видения. Хотите?

– Возможно, ваш препарат так и действует, – хмыкнул я, – но вряд ли так действует фантом вашего препарата.

– Если мы галлюцинируем, то очнемся, а если нет, решительно ничего не случится, – заверил меня профессор и положил себе в рот бледно-розовую пастилку.

Я тоже извлек пастилку из мокрого пакета и проглотил ее. Над нами грохнула крышка люка, и голова в шлеме десантных войск рявкнула:

– Живо наверх! Давай торопись, подымайся!

– Вертолеты или мини-ракеты? – понимающе спросил я. – А по мне, господин сержант, идите куда подальше.

И я уселся под стеной, скрестив руки на груди.

– Свихнулся? – деловито спросил сержант у Троттельрайнера, который уже взбирался по лесенке. Люди в подвале зашевелились. Стэнтор попытался приподнять меня за плечи, но я оттолкнул его руку.

– Предпочитаете остаться? Ради Бога…

– Нет, не так. «Бог в помощь!» – поправил я его.

Один за другим они исчезали в открытом люке; я видел вспышки огня, слышал команды десантников, по приглушенному свисту догадывался о запуске очередной мини-ракеты. «Странно, – размышлял я. – Что это, собственно, значит? А может, я галлюцинирую за них? Per procura? 5 И что, теперь мне торчать здесь до Судного дня?»

И все же я не двигался с места. Люк захлопнулся, я остался один. Фонарик стоял торчком на бетоне; тусклый круг света, отраженный от сводчатого потолка, освещал подвал. Прошли две крысы со сплетенными хвостами. Это что-нибудь да значит, подумал я, но лучше не ломать голову попусту.

В канале послышались всплески. Ну, ну, чья теперь очередь? Клейкая поверхность воды расступилась, из нее вынырнули пять отливающих чернотой силуэтов – водолазы в очках, кислородных масках и с автоматами. Один за другим они выскакивали на бетон и направлялись ко мне, полягушачьи хлюпая ластами.

– Наbla usted espanol? 6

– обратился ко мне первый из них, стягивая с головы маску. Лицо у него было смуглое, с усиками.

– Нет, – ответил я. – Но вы наверняка говорите по-английски? Так ведь?

– Какой-то нахальный гринго, – бросил тот, с усиками, второму. Все, как по команде, сдернули маски