нащупал какие-то ветки и начал обламывать их. Стало больно. Если это мои побеги, сказал я себе, тогда, несомненно, я все еще галлюцинирую! Я наклонился, чтобы проверить, – и вдруг меня ослепило. Из-за поворота блеснули серебряные фары, огромная тень машины притормозила, открылись дверцы. На приборном щитке горели зеленые, золотистые, синие огоньки индикаторов, матовый свет обволакивал стройные женские ноги в нейлоновых чулках, золотые туфельки-ящерицы покоились на педалях, темное лицо с пунцовыми губами склонилось ко мне, на пальцах, сжимавших баранку, сверкнули брильянты.

– Подвезти?

Я сел – и даже забыл о своих ростках, до того я был ошарашен. Украдкой провел по своим ногам ладонью – и нащупал чертополох.

– Что, уже? – послышался низкий чувственный голос.

– В каком смысле? – растерянно отозвался я.

Женщина пожала плечами. Мощный автомобиль рванулся, она нажала какую-то клавишу, кабина погрузилась во тьму, лишь навстречу нам мчалась освещенная полоса асфальта; из передней панели поплыла щелкающая мелодия. Странно как-то, размышлял я. Что-то не то. Руки – не руки, ноги – не ноги. Правда, не ветки – чертополох, но все-таки, все-таки!

Я присмотрелся к незнакомке внимательней. Она, несомненно, была красива – что-то в ней было манящее, демоническое и персиковое одновременно. Но вместо юбки торчали какие-то перья. Страусиные? Или это галлюцинация?.. С другой стороны, нынешняя женская мода… Я терялся в догадках. Шоссе было пусто; мы мчались так, что игла спидометра перегибалась через ограничитель шкалы. Чья-то рука вцепилась мне сзади в волосы. Я вздрогнул. Длинные острые ногти царапали мне затылок – не жестоко, а скорее игриво.

– Что это? Кто там? – Я хотел обернуться, но не смог. – Пустите!

Впереди показались огни, какой-то большой дом, под колесами захрустел гравий, машина резко свернула, прижалась к тротуару вплотную, остановилась.

Рука, все еще державшая меня за волосы, принадлежала другой незнакомке, одетой в черное, – бледной, стройной, в темных очках. Дверцы машины открылись.

– Где мы? – спросил я.

Не ответив, они взялись за меня: первая выталкивала из машины, вторая тащила наружу, стоя уже на тротуаре. Я вышел. В доме веселились, оттуда доносилась музыка, чьи-то пьяные крики; у стоянки золотом и пурпуром переливался фонтан, освещаемый из окна. Мои спутницы стиснули меня с двух сторон.

– Но мне некогда, – пробормотал я.

Они будто не слышали. Та, в черном, наклонилась и горячо дохнула мне в ухо:

– Хо!

– Простите, что?

Мы были уже у дверей; их начал разбирать смех, и смеялись они не просто так, а надо мной. Все в них отталкивало меня; к тому же они становились все меньше. Приседали? Нет – ноги у них покрывались перьями. Ага, облегченно вздохнул я, все-таки, значит, галлюцинация!

– Какая еще галлюцинация, недотепа! – прыснула незнакомка в очках. Она подняла обшитую черным жемчугом сумочку и огрела меня прямо по темени. Я взвыл от боли.

– Поглядите-ка на этого галлюцинанта! – кричала другая.

Страшный удар обрушился на то же самое место. Я упал, закрывая руками голову. Открыл глаза. Надо мною склонился профессор с зонтом в руке. Я лежал на бетоне возле канала. Крысы как ни в чем не бывало ходили парочками.

– Где, где болит? – допытывался Троттельрайнер. – Здесь?

– Нет, здесь… – Я показал на вспухший затылок.

Взяв зонт за верхний конец, он врезал мне по больному месту.

– Спасите! – взмолился я. – Ради Бога, довольно! За что…

– Это и есть спасение! – ответил безжалостно футуролог. – К сожалению, у меня под рукой нет другого противоядия!

– Но хотя бы не набалдашником, прошу вас!

– Так вернее…

Он ударил меня еще раз, повернулся и кого-то позвал. Я закрыл глаза. Голова невыносимо болела. Меня тряхнуло – профессор и мужчина в кожаной куртке, ухватив меня под мышки и под колена, куда-то несли.

– Куда?! – закричал я.

Щебенка сыпалась прямо в лицо с шатающихся перекрытий; я чувствовал, как мои санитары ступают по какой-то хлипкой доске или мостику, и боялся, что они поскользнутся. «Куда это мы?» – тихо спросил я. Никто не ответил. В воздухе стоял непрестанный гул. Стало светло от пожара; мы были уже на поверхности, какие-то люди в мундирах хватали подряд всех, кого удавалось вытащить из канализационного люка, и бесцеремонно швыряли в открытые дверцы – мелькнули огромные белые буквы: «US ARMY COPTER 3 1 109 849», и я упал на носилки. Профессор Троттельрайнер просунул голову в вертолет.

– Простите, Тихий! – кричал он. – Тысячу извинений! Но так было нужно!

Кто-то, стоявший за ним, вырвал у него зонт, дважды крест-накрест огрел им профессора по макушке и пихнул его так, что футуролог со стоном упал между нами, – и тут же взвыли моторы, зашумели пропеллеры, машина торжественно воспарила ввысь.

Профессор пристроился рядом с моими носилками, осторожно поглаживая затылок. Не могу не признаться: понимая все благородство его поведения, я, однако, с удовольствием наблюдал, как на темени у него вырастает громадная шишка.

– Куда мы летим?

– На конгресс, – ответил, все еще морщась от боли, профессор.

– То есть… как это на конгресс? Ведь конгресс уже был?

– Вмешательство Вашингтона, – коротко объяснил Троттельрайнер. – Будем продолжать заседания.

– Где?

– В Беркли.

– В университете?

– Да. Может, у вас найдется какой-нибудь нож, хоть перочинный?

– Нет.

Вертолет задрожал. Гром и пламя распороли кабину, мы вылетели из нее друг за другом – в бескрайнюю темноту. Как долго я потом мучился! Мне слышались стонущие голоса сирен, мою одежду разрезали ножом, я терял сознание и вновь приходил в себя. Меня трясла лихорадка и ухабистая дорога, над головой белел потолок «скорой помощи», рядом лежало что-то продолговатое, забинтованное, как мумия; по притороченному сбоку зонту я узнал Троттельрайнера. «Я жив… – пронеслось у меня в голове. – Все-таки мы не разбились насмерть. Какое счастье». Машина вдруг накренилась, перевернулась с пронзительным скрежетом, пламя и гром разорвали жестянку кузова. «Что, опять?» – сверкнула последняя мысль, а потом – черное, непроницаемое беспамятство. Открыв глаза, я увидел над собою стеклянный купол; какие-то люди в белом, с масками на лицах и руками, воздетыми как для благословения, переговаривались полушепотом.

– Да, это был Тихий, – донеслось до меня. – Сюда, в банку, нет, только мозг, остальное никуда не годится. Дайте пока наркоз.

Кусочек ваты на никелевом диске заслонил мне весь свет, я хотел закричать, позвать на помощь, вместо этого вдохнул глоток жгучего газа и растворился в небытии. Когда сознание вернулось ко мне, я не мог разлепить веки, не чувствовал ни рук, ни ног, словно в параличе. И все же пытался пошевелиться, несмотря на боль во всем теле.

– Успокойтесь! Не шевелитесь, пожалуйста! – услышал я мелодичный женский голос.

– А? Где я? Что со мной?.. – пролепетал я. Рот у меня был совершенно чужой, и лицо, наверное, тоже.