— Бермер — единственный частный детектив штата, которому я доверяю без малейших сомнений. Я знаком с ним четырнадцать лет, мистер Квин. Если вы собираетесь с ним работать или иметь еще какие-то дела, то лучше его никого не найдете. Его слово — закон.

— Спасибо.

Эллери повесил трубку.

— Джордж Бермер — мой пациент, — заявил доктор Уиллоби. — Он всегда приезжает ко мне лечиться из Конхейвена. У него геморрой.

— И вы ему доверяете?

— Да, я Джорджу полностью доверяю.

— По-моему, — проговорил Эллери, поднявшись со стула, — мне пора бежать, доктор.

— Я вам никогда не прощу столь короткого визита.

— Я и сам себе его не прощу. Берегите себя, доктор.

— Я лечусь у величайшего целителя в мире, — улыбнулся доктор Уиллоби, и они пожали друг другу руки.

Эллери очень медленно побрел по Вашингтон-стрит к площади.

Дидрих Ван Хорн солгал.

В прошлом сентябре Дидрих Ван Хорн сочинил длинную и запутанную историю, и она от начала до конца оказалась ложью.

Невероятно. Но так все и случилось.

Почему? Зачем нужно было изобретать несуществующих родителей для приемного сына, которого он любовно воспитывал с младенческих лет?

«Погоди.

Возможно, Мэтти и Аарон Уайи были… Возможно, тут имелось другое объяснение».

Эллери быстро забрался в такси, припаркованное перед «Холлисом», и крикнул:

— На кладбище Фиделити.

Он попросил таксиста подождать.

Перелез через каменную ограду и, прибавив шаг, направился по дорожке, мимо заросших сорняками могильных плит. Солнце уже клонилось к закату.

Немного побродив среди памятников, Эллери отыскал две расположенные рядом могилы — низкое двойное надгробие почти полностью скрылось за буйно разросшимися сорняками.

Он опустился на колени, раздвинув сорняки. «Аарон и Мэтти Уайи».

Вот они, имена, высеченные на мягком, крошащемся камне.

Эллери начал их изучать.

Почему-то теперь они выглядели по-другому. Но и все кладбище выглядело по-другому. Год назад он был здесь ночью, во время сильного ливня. И осматривал каменное надгробие при мерцающем свете зажигалки. Тогда выгравированная надпись вздымалась волнами и как будто плясала.

Он наклонился к надгробию. Что-то было не в порядке с одной из букв. В этом и заключалась разница. А вовсе не в иллюзии плохого освещения и не в провалах памяти.

Последняя буква.

Букву «и» в фамилии Уайи вырезали по-иному, чем остальные буквы.

Ее высекли не столь глубоко. Она явно была выбита непрофессионалом. И стоило Эллери приглядеться попристальнее, как он обнаружил в ней неровность и неуклюжесть, нехарактерные для прочих букв. Чем больше он изучал последнее «и», тем яснее становились отличия. Даже очертания буквы были резче других. В сущности, они были гораздо резче.

Эллери всегда стремился к совершенству и потому, не удовлетворившись наблюдением, вырвал с корнем длинный сорняк, росший на могиле, и, очистив его от листьев, использовал как линейку. Он отсчитал им расстояние от левого края могильного камня до буквы «А» в слове «Аарон». Затем, отмерив большим пальцем точную длину сорняка, приложил свою «зеленую линейку» к правой стороне камня.

Расстояние от буквы «и» в слове «Уайи» на правом конце было короче расстояния на левом конце от буквы «А» в слове «Аарон».

По-прежнему не чувствуя уверенности, он приложил большой палец к правому краю могильного камня, чтобы определить, где остановится кончик сорняка.

Он остановился точно на букве «й» в слове «Уайи».

Эллери всеми силами пытался избежать вывода. Однако вывод неизбежно напрашивался.

Изначально резчик по камню выбил на надгробии:

«Аарон и Мэтти Уай».

А чья-то другая рука, много позже, добавила букву «и». Таков был факт.

Эллери выбросил сорняк и осмотрелся по сторонам. Он увидел растрескавшуюся каменную скамью, сквозь которую проросли сорняки.

Подошел к ней, сел и принялся жевать эти сорняки.

— Эй, мистер.

Эллери внезапно очнулся. Кладбище куда-то исчезло, и он сидел окруженный тьмой. Перед ним в темноте маячил желтый, непонятный конус света.

Он поежился и сжался, плотнее укутавшись в пальто.

— Кто это? — спросил Эллери. — Я ничего не вижу.

— А я подумал, что вы обо мне совсем забыли, — раздался в темноте мужской голос. — Но вы тут что-то засиделись, а вам платить, мистер. Я не выключал счетчик. Вы же просили меня подождать.

Была уже ночь, а он по-прежнему находился на кладбище Фиделити, на растрескавшейся каменной скамье. И перед ним стоял шофер такси с зажженным фонарем.

— А, да, — откликнулся Эллери. Он поднялся и выпрямился. У него затекли ноги и ныли суставы, но что-то в его душе ныло куда сильнее, и от этой боли не существовало лекарств. — Да, конечно. Я оплачу все по счетчику.

— А я подумал, что вы обо мне забыли, мистер, — повторил таксист, но другим, смягчившимся тоном. — Осторожнее, вот сюда. Позвольте мне посветить моим фонарем. Я пойду за вами.

Эллери двинулся мимо обветшавших могил к каменной ограде. Когда он перелезал через нее, то внезапно осознал, что ни разу не искал вход на кладбище, и усмехнулся:

— А вот эта дорога ведет к…

— Куда теперь ехать, мистер? — спросил шофер такси.

— Что?

— Я сказал, куда нам ехать.

— О! — Эллери устроился на заднем сиденье. — В Хилл-Драйв.

Для того чтобы добраться от Фиделити до Хилл-Драйв, нужно было миновать Норд-Хилл-Драйв.

Когда знаменитые мраморные колонны-монолиты остались позади, он наклонился к таксисту:

— Чью это усадьбу мы сейчас проехали?

— Э… угу. Тут живут Ван Хорны.

— Ван Хорны. Да, я вспомнил. А их дом открыт? В нем кто-нибудь есть?

— Уж это точно.

— Значит, братья Ван Хорны по-прежнему здесь?

— Ага. Вместе со своей старушкой. — Шофер изогнулся и заерзал на сиденье. — На их парк теперь и смотреть-то страшно, — мороз по коже. Все запущено, словно ураган прошел. Выбито подчистую. С тех пор, как пришили жену Дидриха Ван Хорна. А было это в прошлом году.

— Неужели?

— Точно вам говорю. Старому Дидриху крепко досталось, и он совсем сдал. Я слыхал, он выглядит