только плотную стену ливня и темные деревья по обеим сторонам дороги.

Он миновал жалкие домишки, съежившиеся на обочине.

Он также проехал мимо родстера Говарда и лишь потом осознал это.

Они очутились далеко за городом и в нескольких милях от развилки.

Почему Говард остановился здесь, в самом центре пустоши?

Возможно, у амнезии есть своя собственная логика. Ха-ха.

А ведь Говард не просто остановился. Он развернул родстер к югу.

Эллери таким же манером провел автомобиль с открытым верхом по узкой дороге, заставляя его то пятиться, то медленно тащиться вперед, пока он не повернулся к югу. Тогда он притормозил скользящую по грязи машину примерно в двадцати пяти ярдах от родстера, выключил зажигание и фары и выбрался наружу.

Эллери тут же провалился в грязь, и его оксфордские ботинки крепко увязли в ней.

Родстер был пуст.

Эллери сел на водительское сиденье Говарда и провел мокрой рукой по мокрому лицу. «Черт побери, где же Говард?»

И не в том суть, что это имело значение. Ничто не имело значения, кроме недосягаемой роскоши — горячей ванны, а после нее — сухой одежды. Однако с чисто научной точки зрения его интересовал простой вопрос: куда скрылся Говард?

Конечно, нужно поискать следы. Но в этой грязи следы исчезают, словно в море. И к тому же он не взял с собой фонарь. «Ладно, — подумал Эллери, — я подожду несколько минут, если он так и не покажется, пошло все к черту». Вокруг не было видно ни зги. Безлунная ночь.

Повинуясь строгой привычке действовать, он поднялся, пусть и без особой охоты, открыл дверь родстера и обшарил щиток. И как только он обнаружил, что Говард забрал с собой ключи, перед ним мелькнул свет.

Это был слабый свет — он то извивался и подскакивал, то на короткое время и вовсе пропадал, но затем появлялся вновь. Он то падая прямо, позволяя уловить направление, то опять извивался, подскакивая и пропадая, а потом возникая в нескольких футах от прежнего места.

Похоже, что этот свет горел где-то вдали, и не на грязной дороге, а в стороне от нее, за родстером. Похоже, там какое-то поле.

Иногда свет вспыхивал внизу, почти у земли, а иногда намного выше — приблизительно на уровне грудной клетки человека среднего роста.

Потом он задержался чуть дольше, и Эллери смог различить контуры темной массы и широкополую шляпу наверху.

Говард держал в руке фонарь!

Эллери обошел родстер с вытянутыми руками. Возможно, в бардачке автомобиля с открытым верхом тоже лежал фонарь, но возвращаться туда не стоило — он вполне мог пропустить что-то важное. Вдобавок свет другого фонаря, вероятно, вспугнул бы Говарда.

Руки Эллери прикоснулись к сырой каменной стене. Родстер был припаркован прямо к ней, и она доходила Эллери до пояса.

Пригнувшись, он побрел вдоль нее, по дороге осторожно раздвигая колючие кустарники.

В тот момент Эллери включил даже небеса в число непредвиденных преград на его пути.

Его пальто отяжелело от воды и комьев грязи, идти было тяжело, и внезапно он, потеряв точку опоры, запутался в тростниках, споткнулся и упал лицом к свету от фонаря.

Место было коварное, со множеством ямок и выбоин. Он то чуть-чуть приподнимался, то соскальзывал вниз, на другую сторону. И все время наталкивался на какие-то холодные, тяжелые и мокрые предметы. Растянувшись на одном из них, он обнаружил, что лежит на поросшей сорняками земле. Рядом росло дерево, в которое он уткнулся носом.

Он оказался в загадочном отсеке, который попытался пересечь в кромешной мгле, а его ноги то и дело застревали в ямках-ловушках. Нужно было постоянно следить за светом фонаря, что создавало дополнительные трудности. Лишь бы этот проклятый фонарь оставался на месте! Но он судорожно смещался, словно в танце.

И Эллери сделал обескураживающее открытие — ему не удается поравняться с Говардом.

Фонарь плясал в отдалении, как ignis fatuus[14] или западня для несчастного путешественника, которому никогда к нему не приблизиться. А вот носок этого путешественника вновь на что-то наткнулся, и он опять упал. Но теперь, кажется, разбил себе голову при падении. Да, с его головой что-то случилось — она слетела с его плеч, взорвалась вспышкой огня, и он, очевидно, умер, потому что все вокруг исчезло — и дождь, и сырая прохлада, и Говард, и пляшущий свет. Короче, все.

Быть может, Провидение, которое он проклинал, решило устыдить его своим милосердием, но, когда Эллери открыл глаза, свет фонаря находился не более чем в двадцати футах от места, где он лежал. И там виднелось длинное пальто и стетсоновская шляпа, а иначе говоря, Говард. Свет падал прямо и совсем не дрожал. Эллери даже удалось рассмотреть, на чем он лежал, о какой выступ запнулся и о какую твердую поверхность ударился головой. Он оступился о маленький холм земли прямоугольной формы, с мраморной стелой и каменным голубем. Именно об этого голубя он и расшиб свой висок. Пока он был без сознания, Говард обошел полный круг и остановился в нескольких ярдах от распластавшегося Эллери, разыскав наконец нужную ему могилу.

Они добрались до кладбища Фиделити.

Эллери встал на колени. От Говарда его заслонял мраморный монумент. Даже если бы он прополз в такой позе и обогнул памятник, Говард едва ли смог бы его увидеть. Он стоял спиной к Эллери и был всецело поглощен созерцанием надгробия, которое высветил его фонарь.

Эллери прижался к какому-то монументу и стал наблюдать.

Внезапно Говард словно взбесился. Свет фонаря описал сумасшедший полукруг, потом снова остановился, и Эллери успел увидеть у него в руках комья грязи.

Он с дьявольской энергией начал швырять эти комья в широкую плиту памятника.

Говард опять наклонился, свет закружился и, наконец, сфокусировался в одной точке. Он бросил еще один комок грязи.

Эллери воспринял всю сцену как логичное проявление ночного кошмара. Человек проехал не одну милю под проливным дождем, глухой и темной ночью, в предрассветные часы, чтобы швырять комья грязи в надгробный памятник. А когда свет фонаря упал на землю и его лучи обшарили облепленный грязью пьедестал, Говард достал из кармана пальто резец и молоток, вплотную приблизился к надгробию и принялся изо всех сил крушить надгробную плиту. Он наносил равномерные удары, как будто ставил точки, запятые и восклицательные знаки, отлетавшие в темноту сквозь «курсив» дождя. И это тоже напоминало работу скульптора, стремившегося добавить резцом последние штрихи к портрету Неизвестного.

Эллери окончательно пришел в себя на темном кладбище. Говарда уже не было рядом.

От него остался только свет, медленно удалявшийся в сторону грязной дороги.

Но когда Эллери встал на ноги, свет исчез. Вскоре он услышал слабый гул мотора родстера. А потом все стихло. Он удивился, обнаружив, что дождь прекратился.

Эллери оперся в темноте о колонну с голубем наверху. Слишком поздно, чтобы ехать вдогонку за Говардом. Но даже будь у него время в запасе, он не поехал бы. Призрак любой из душ, обитавших здесь, не позволил бы ему покинуть кладбище.

Надо было что-то делать, и для этого ему следовало здесь задержаться, даже до рассвета, если потребуется.

Быть может, на небе появится луна.

Он механически расстегнул тяжелое от дождя и грязи пальто, пошарил измазанными глиной пальцами в кармане пиджака в поисках портсигара. Он был серебряным, плотно закрывающимся, и сигареты в нем не могли отсыреть. Эллери нашел его, открыл, достал сигарету, вставил ее в рот и снова отправил портсигар в карман. Он нащупал там зажигалку.

Зажигалка!

У него была зажигалка, он щелкнул ею, и огонь вспыхнул в его полусогнутых ладонях, когда он не