ненависти».

Пример Мопассана показывает, что «носитель таланта — человек — может ошибаться, но талант, если только будет дан ему ход, как давал ему ход Мопассан в своих рассказах», поправит его и «он невольно сделает не то, что хочет, а то, что должно. И это случилось с Мопассаном».

В свете этой мысли Толстой анализирует и оценивает и «прелестные мелкие рассказы» Мопассана, и «лучшую книгу» его «На воде», и поздние романы.

Заключая статью, Толстой говорит о «трагизме жизни» Мопассана, порожденном его долгим пребыванием в «самой ужасной по своей уродливости и безнравственности среде», из которой он пытался, но не смог вырваться.

В то же время одной из решающих причин трагической гибели Мопассана Толстой считал равнодушие писателя к религии, его безверие. Но и признав Мопассана безрелигиозным художником, Толстой не захотел и не смог его осудить: «Будем же благодарны этому сильному, правдивому человеку и за то, что он дал нам».

Статья Толстого о Мопассане была опубликована за несколько лет до появления его трактата «Что такое искусство?». Статью «О Шекспире и о драме», названную «критическим очерком», Толстой написал через пять лет после опубликования трактата об искусстве. В ней, как и в трактате, Толстой ставит и по- своему решает важнейшие эстетические вопросы: в чем сущность искусства, каковы роль и взаимосвязи содержания и формы в художественных произведениях, определяет нравственные задачи искусства. Здесь эти проблемы решаются на основе опыта мировой драматургии и, в частности, творчества Шекспира. Естественно, что в ней Толстой говорит и о специфике драматического искусства, его законах.

Свое неприятие Шекспира Толстой мотивировал тем, что английский драматург считается «великим среди высших классов нашего общества». В статье «О Шекспире и о драме» этот тезис получил дальнейшее развитие.

Читая книги таких «наибольших хвалителей» Шекспира, как Гервинус, Брандес и другие, приписавших миросозерцанию великого драматурга несвойственные ему черты, Толстой пришел к выводу, что содержание шекспировских пьес заключается главным образом в восхвалении сильных мира и презрении к толпе, к рабочему люду, в отрицании всяких не только религиозных, но и «гуманитарных стремлений, направленных к изменению существующего строя».

Отвергнув этические принципы Шекспира, Толстой попытался развенчать и его художественно- эстетический авторитет. Критикуя аллегории и пышные метафоры, гиперболы и непривычные сравнения, «ужасы и шутовство, рассуждения и эффекты» — характерные черты стиля шекспировских пьес, Толстой принял их за приметы исключительного искусства, обслуживающего запросы «высшего сословия» общества.

Поздний Толстой полагал, что драма должна «служить уяснением и утверждением в людях высшей ступени религиозного сознания» и поэтому шекспировская драматургия и все пьесы, созданные под влиянием Шекспира, должны быть отвергнуты.

Нет сомнений, что Толстой не смог должным образом оценить значение шекспировской драматургии. Однако еще Бернард Шоу, назвавший статью «О Шекспире и о драме» «великой толстовской ересью»[199], сумел обнаружить в ней не только заблуждения писателя, но и его совершенно справедливые требования, обращенные к современному искусству.

Критикуя в своей статье Шекспира, Толстой в то же время указывает и на многие достоинства пьес великого драматурга: его замечательное «умение вести сцены, в которых выражается движение чувств», необыкновенную сценичность его пьес, их подлинную театральность. В статье о Шекспире содержатся глубокие суждения Толстого о драматическом конфликте, характерах, развитии действия, о языке персонажей, о технике построения драмы и т. д.

Современники писателя свидетельствуют, что он противопоставлял шекспировские драмы декадентско-символистским пьесам. Он говорил: «Вот я себе позволял порицать Шекспира. Но ведь у него всякий человек действует; и всегда ясно, почему он поступает именно так. У него столбы стояли с надписью: лунный свет, дом. И слава богу, потому что все внимание сосредоточивалось на существе драмы, а теперь совершенно наоборот». Толстой, «отрицавший» Шекспира, ставил его выше драматургов — своих современников, создававших бездейственные пьесы «настроений», «загадок», «символов». Критикуя их, Толстой замечал: «Вообще у современных писателей утрачено представление о том, что такое драма»[200].

Признав, что под влиянием Шекспира развивалась вся мировая драматургия, не имеющая «религиозного основания», Толстой отнес к ней и свои «театральные пьесы», заметив при этом, что они были написаны «случайно» (35, 270). Так, критик В. В. Стасов, восторженно встретивший появление его народной драмы «Власть тьмы», находил, что она написана с шекспировской мощью[201].

Все то, что сказал Толстой «в пользу» Шекспира в своем «критическом очерке», свидетельствует, что он не был тем безоглядным ниспровергателем классического наследия, каким его до сих пор изображают иные зарубежные критики.

В очерке о Шекспире поставлен вопрос об авторитетах в искусстве. Слепая вера в них и в особенности их канонизация приводят, по мысли Толстого, к тому, что даже «ошибки авторитетов берутся за образцы» (53, 125).

Наряду с Шекспиром под огонь толстовской критики попали Данте, Рафаэль, Бетховен, Гёте, Пушкин. Однако же трехвековой шекспировский культ побудил Толстого избрать именно английского драматурга главной мишенью своей критической атаки.

Отрицание Толстым Шекспира, как и некоторых других классиков мирового искусства, не было постоянным и тем более абсолютным.

Беседуя в 1898 году с деятелями народного театра, Толстой говорил: «Почему вы не ставите для народа Шекспира? Может быть, вы думаете, что народ Шекспира не поймет? Не бойтесь, он не поймет скорее современной пьесы из чуждого ему быта, а Шекспира народ поймет. Все истинно великое народ поймет»[202].

Свои противоречивые оценки пушкинского творчества (критические нападки на него в педагогических статьях 60-х годов и в трактате об искусстве) Толстой опроверг признанием, сделанным в 1908 году: «…я… высоко ценил (и ценю) гений Пушкина…» (78, 105). И, в конце концов, то же самое он мог сказать о каждом из великих писателей и художников, иронически оценивая свое «отрицание» искусства (действовал по пословице: «осердясь на блох, и шубу в печь») (30, 211).

Проблема отношения к классическому наследию выдвигалась Толстым как социальная проблема. Когда «наука и искусство служат только небольшой кучке счастливцев», — говорил писатель, — тогда произведения классиков являются «кондитерским пирожным среди голодающих». Но в том случае, «когда общественная жизнь построена на любовных, братских началах и наука и искусство служат всем людям одинаково, тогда имеют полное право на существование и картины Репина, и философский журнал Грота, и романы Толстого»[203].

Толстой видел, что в классовом обществе рост культуры и цивилизации неизбежно сопровождается ростом страданий народных масс. «Надо, — писал он, — отказаться от роскоши и цивилизации, будучи готовым устроить ее завтра же, только общую и равную» (50, 102).

Эти слова писателя не оставляют сомнений в том, что вопрос о судьбах классического наследия он решал, исходя из своего представления о справедливой общей жизни, из интересов трудового народа, как он их понимал.

Статьями о Мопассане и Шекспире, предисловием к роману Поленца «Крестьянин» не исчерпывается то, что написал и сказал Толстой о западноевропейской литературе, а статьей о Гоголе, предисловием к роману Эртеля «Гарденины» и послесловием к рассказу Чехова «Душечка» далеко не исчерпывается то, что он написал и сказал о русских писателях. Однако в названных работах, пожалуй, наиболее полно обнаружились те принципы, которым следовал Толстой, выступая в роли литературного критика. В них и в небольших по объему статьях Толстого о творчестве крестьянских писателей С. Т. Семенова и В. С. Морозова мы видим ясное стремление связать оценку того или иного произведения или писателя с вопросами о назначении искусства, о его роли в жизни людей, о нравственном содержании