Дворец, который предоставили Агамемнону, выходил на Храм Гермеса и на залив. Расположение было превосходным, но воплощение идеи, как заметил царь Микен, было не самого высокого качества. Отделка на резном камне была грубой, и многие узоры казались завершенными в спешке. К тому же архитектор, должно быть, был человеком со слабым воображением, потому что в основных комнатах наверху были сделаны большие окна, выходящие на запад. В летнюю жару на закате в комнатах, наверное, было настоящее пекло.

Агамемнон сидел теперь в саду, огороженном высокими стенами, поблизости были трое охранников, а его люди в это время обыскивали пятнадцать комнат. Микенский царь не ожидал, что они найдут здесь притаившихся убийц, но этот обыск заставит его людей сосредоточиться на опасности, которая ему грозит. Всю пищу в кухне тоже убрали и выбросили, вино вылили. Свежую еду купили на рынке. Агамемнон злобно посмотрел на сад. Там росли яркие цветы, и их аромат привлекал насекомых.

— Чей это дворец? — спросил он своего помощника Клейтоса.

— Сына царя, Полита, — ответил воин. Клейтос поморщился, говоря это; он поднял руку, чтобы помассировать челюсть. Ему выбили три зуба, когда изгнанник Банокл напал на него. Два из них благополучно выпали, но третий сломался у самой десны. Противный осколок зуба постоянно болел.

Воин в длинном черном плаще Последователя вошел в сад.

— В комнатах чисто, царь Агамемнон.

— Проверьте крышу, — велел ему царь Микен.

— Да, господин.

Клейтос подождал, пока этот человек ушел, а затем спросил:

— Ты думаешь, Приам спрятал бы убийцу на крыше? Агамемнон не ответил.

— Что ты выяснил о Геликаоне?

— Геликаон поправляется, мой царь. Он в своем дворце в Верхнем городе.

— Его хорошо охраняют?

— Судя по первым докладам, у него девять слуг, все мужчины. Но его охраняют троянцы, и он не привез с собой в Трою воинов из Дардании. У него только один товарищ, великан по имени Гершом. Говорят, что он египтянин.

Агамемнон откинулся назад в своем кресле. Сколько покушений на свою жизнь может пережить один человек? Покойный Коланос устроил ему ловушку в бухте Голубых Сов, но Геликаон ускользнул от убийц, переодевшись простым копьеносцем. Затем, прошлой осенью, наемники напали на него поблизости от Храма Гермеса, совсем рядом с тем местом, где сейчас сидел Агамемнон. Геликаон пережил и это. Даже кинжал легендарного Карпофороса не смог убить его.

— Ему благоволит удача, — сказал Агамемнон.

— Говорят, что он сын самой Афродиты, — тихо заметил Клейтос. — Наверное, его защищает богиня.

Агамемнон сдержал проснувшийся гнев и подождал несколько минут, чтобы его голос звучал спокойно и уравновешенно.

— Его мать была сумасшедшей, Клейтос, она жевала слишком много корня меаса. Она бросилась с вершины скалы и разбилась о камни внизу. И не рассказывай мне историю о том, что ее видели улетающей со скалы по направлению к далекому Олимпу. Я говорил с человеком, который собирал ее останки для похорон. Один ее глаз вываливался из разбитого черепа, а челюсть была сломана.

— Да, мой царь. Я только повторяю то, что слышал.

— Фракиец уже здесь?

— Да, мой господин. Царь Эионей приехал вчера. Он остановился во дворце на окраине города. Он привез с собой двух боевых коней и хочет жить поблизости от холмов, чтобы можно было устраивать верховые прогулки.

— Сколько у него людей?

— Тридцать воинов и его сын Рес. И еще представители Фракии на предстоящих Играх — примерно двадцать человек.

Агамемнон обдумал услышанное.

— Эионей — предсказуемый человек. Нужно сначала понаблюдать за ним, потом осмотри дорогу, которую он предпочитает для прогулок. Там наверняка можно будет найти превосходное место для засады.

— Мы взяли с собой прекрасных лучников, господин. Окотос может подстрелить птицу на лету.

— Нет, не лучник. Подстрой ловушку. Эионей — старик. Падение с лошади на полном скаку может убить его. Даже лучше, если камень незаметно попадет в тех, кто будет с ним. Его смерть должна выглядеть как несчастный случай.

Когда начало темнеть, Агамемнон встал и вошел во дворец. Зажгли светильники, и он почувствовал запах жарящегося мяса, который доносился из кухни. Охранник принес ему кубок с разбавленным водой вином, и царь Микен сделал несколько глотков.

Вскоре после заката прибыл царь Пелей. Он был в ярости, его лицо покраснело.

— Во имя богов, они предоставили мне хибару, — пожаловался он. — Рядом с красильнями. От запаха сводит желудок.

— Где Ахилл?

— Он и двое его товарищей отправились пробежаться по холмам.

— Они взяли с собой охрану? Пелей засмеялся.

— Ты думаешь, кто-нибудь окажется настолько глуп, чтобы напасть на Ахилла? Он разорвет его на кусочки.

— Или его пронзит стрела, — заметил Агамемнон.

— Ты считаешь, что Приам нарушит перемирие?

— Не все такие благородные люди, как ты и я, — пожал плечами царь Микен.

Постепенно силы возвращались к Геликаону. По возвращении в свой дворец в Нижнем городе он был уже в состоянии сам подняться по лестнице, хотя несколько раз останавливался, чтобы перевести дыхание. Его когда-то подтянутое и сильное тело теперь напоминало скелет, обтянутый кожей, с ослабевшими мускулами. Но отсутствие инфекции позволило вернуться его аппетиту, а Гершом лично следил за приготовлением пищи для своего друга. Ему не разрешали есть сладости и пить вино, только фрукты в огромном количестве и свежее мясо.

— Мой дед был великим воином в свое время, — рассказал он Геликаону, — и был ранен более двадцати раз. Он утверждал, что раненому человеку нужна простая пища: вода, чтобы промыть организм, и фрукты и мясо для восстановления сил. И, как и хорошей лошади, телу нужно работать.

На девятый день кожа Геликаона утратила свою бледность, темные круги под его глазами исчезли. Гершом одолжил две лошади в конюшне Приама, и они вдвоем поскакали на неоседланных скакунах по холмам. Верховая езда утомила Геликаона, и Гершом взял его лошадь под уздцы и отвел к ферме, которая располагалась на другом пастбище, где бил источник. Привязав лошадей, друзья сели в тени дома. Геликаон держался рукой за рану. Там больше не было повязки, и, когда он поднимал руку, был виден свежий шрам красного цвета.

— Болит? — спросил Гершом.

— Почти прошло. Но рана зудит. — Он посмотрел на Гершома. — Как ты мог позволить незнакомцу засовывать в меня червей? — спросил он, устало улыбаясь.

— Мне было скучно, — ответил ему египтянин. — Я думал, что это будет весело.

Геликаон прислонился к стене и закрыл глаза.

— Мне больше не снятся сны после той ночи, — сказал он. — И я по ним скучаю. Я словно мог переплыть через весь мир за одно мгновение. Я думал, что комната заколдована. День переходил в ночь, а ночь в день всего за одну секунду.

— Из того, что я слышал, когда ты был в бреду, я понял, что все твои сны были полны крови, смерти и боли.

— По большей части да. Но мне также приснились Аргуриос и Лаодика. Это был словно бальзам на душу. И я… — он замолчал.