— О чем?
Бернар досадливо поморщился.
— О том, что рутены действуют по слову, перечить коему не в силах даже эти возомнившие себя христианами варвары. Я уверен, что голова святого Иоанна, это величайшее сокровище веры, ведет их за море с неведомой, но благой целью. — Аббат вдруг замолчал. — А впрочем, отчего же неведомой? Я слышу, как она будто бы речет нам, требуя свершить подвиг, требуя идти в бриттские земли, дабы покарать нечестивцев и обрести утерянный светоч христианского мира.
— Так… что же следует отписать рыцарю? — с трудом выдавил брат Гондемар.
— Пусть сердце его наполнится жаром христианской веры, но ум остается хладным. Пусть вызнает, где скрывают рутены усекновенную главу Предтечи. Пусть действует смело и без колебаний — Господь простер над ним свою длань.
Треск ломающихся веток спугнул ночную птаху, заставив ее в ужасе замолкнуть.
— Убийца! — кричал Анджело Майорано, выхватывая из ножен меч.
Симеон Гаврас наработанным движением повернулся на пятках, принимая широкую стойку и готовясь отразить удар.
— Досточтимый господин Майорано! — раздался за спиной капитана «Шершня» чуть насмешливый голос Камдила. — Не надо так спешить! Вы уже всюду успели.
Вряд ли нашелся бы в Европе исповедник, который решился бы отпустить грехи Мултазим Иблису. Но в одном его точно нельзя было упрекнуть. Он вовсе не был трусом. Мгновенно сообразив, что устроенная им засада обернулась западней для него самого, Анджело Майорано зайцем скакнул в сторону и прижался спиной к толстому, в три обхвата дубу, надеясь таким образом защитить тыл. И в тот же миг длинная, в ярд, стрела, сбив кору за шиворот венецианцу, вонзилась в дерево, чуть-чуть не срезав прядь его волос.
— Бросьте оружие, дон Анджело. Если вы думаете, что Лис промахнулся, то лучше вам избавиться от этого заблуждения до того, как вы поймете, насколько оно пагубно.
— Что происходит? — возмутился наконец обретший дар речи Симеон Гаврас. — Объясните…
— Снимите накидку с дамы, — не сводя глаз с Майорано, кинул рыцарь. — Она такая же Никотея, как я — патриарх Константинопольский.
— Проклятие! — тихо выругался турмарх, поворачивая к себе несчастную бесчувственную девицу.
— О! А это что?
Анджело Майорано скрипнул зубами, вскользь глянул на Гавраса, рассматривающего поднятую с земли изукрашенную каменьями гривну, и сделал почти неуловимое движение вдоль ствола, точно перекатываясь на месте. В тот же миг еще одна стрела вонзилась у его щеки.
— Анджело, без глупостей! Мой друг видит в темноте как кошка, но сейчас и он может не рассчитать прицел. Бросайте меч на землю!
— А смысл? — оскалился капитан «Шершня». — Я сдохну либо сражаясь против вас двоих, либо получу стрелу от вашего чертова дружка. Так уж лучше я отдам концы с мечом в руках.
— Смысл прост, — поморщился Вальтарэ Камдель, — вы говорите, кто и зачем нанял вас, и живете дальше или же остаетесь лежать здесь — по вашему выбору.
— Нет! — взорвался Гаврас. — Этот проклятый фряжский недоносок желал моей смерти, отчего же я должен щадить его?
Глаза Мултазим Иблиса блеснули невольной радостью. Перебранка в стане врагов давала ему пусть крошечный, но шанс.
— Бюро Варваров! — резко выкрикнул он.
—
Безответные овцы с кроткой печалью глядели на раззадоренных кровью чужаков, и с жалобным блеяньем падали одна за другой под кинжалами, бьющими без промаха.
— Грузи! — слышалось поодаль. — Да как ты берешь? Давай за ноги! Давай, раз, два…
Стефан Блуаский глядел на творимое вокруг побоище задумчиво, точно не видя происходящего.
— Прикажете зажигать, милорд? — Один из всадников свиты графа вопросительно поглядел на господина.
— Да, — кивнул, едва выходя из оцепенения, внук Завоевателя. — Бросайте факелы в окна.
Вопрошавший махнул рукой, и над крышами скотного двора и амбара взвились языки пламени, спеша упрятать среди обугленных головешек следы убийства.
— Господь не простит вам этих смертей, — тихо, но твердо проговорила вдовствующая императрица Матильда.
— Вот и посмотрим. — Стефан Блуаский метнул на пленницу насмешливый взгляд. — Не ты ли еще вчера утверждала, что именно Господь послал навстречу кораблю этого перекормленного угря?
— Так оно и есть. Твои прегрешения, Стефан, взывают об отмщении.
— Ты уже могла отмстить, но не сделала этого, стало быть, именно Господь удержал твою руку. Подумай сама, моя дорогая кузина, ведь не дьявол же, в самом деле?! — Принц иронично поклонился «спасительнице». — Когда б не Кракемар, будь он неладен, которому вдруг пришла в голову мысль полюбоваться на нас, мы бы уже подплывали к Уэльсу. И все эти деревенщины с их жалким скарбом жили бы себе до самой смерти. Но так не произошло. Стало быть, это не было угодно Господу. Уж не знаю, зачем ему понадобилось избирать меня своим орудием для расправы с этим сбродом, но сути дела это не меняет.
— Ты богохульствуешь, Стефан.
— Я богохульствую? — неподдельно возмутился граф Блуаский. — Дорогая кузина! Ты бы послушала речи своего отца! Вот кто богохульник, так богохульник! Кстати, готов держать пари, что, случись добрейшему королю Генриху бежать через полстраны, поджав хвост, точно заяц от борзой, твой батюшка поступал бы точно так же. Уж я-то его знаю.
— Но это делаешь ты, а не он.
— Пустое! Сегодня я, завтра он. Это мало что меняет, — отмахнулся ее собеседник. — Я бы с интересом поглядел, как бы действовала ты сама на моем месте.
— Я бы не оказалась на нем.
— Слова, слова. — Принц Стефан оскалился. — Впрочем, ты, возможно, и вправду ни на что такое не способна. Зачем тебе корона, Матильда? Зачем тебе свобода? Сиди в монастыре, вышивай гобелены. Ты даже мне, ужасному грешнику, не смогла перерезать горло. Куда тебе править? Отрекись от мира, этот крест не для тебя.
— Я сожалею, что не сделала того, о чем ты столько говоришь, — глядя, как пламя костра пожирает дочиста ограбленные строения манора, с надменной гордостью произнесла дочь Генриха Боклерка.
— Вот и сожалей. На это занятие у тебя еще будет много времени. — Он хлопнул в ладоши. — Где там этот храбрец?
Для подручных графа Блуаского не было нужды растолковывать, о ком идет речь. С отменной резвостью они бросились куда-то за дом и приволокли верзилу с широченной грудной клеткой и массивными бицепсами. На шею пленника была надета петля, руки покрывали глубокие порезы, из которых обильно сочилась кровь.
— Как тебя звать? — обратился к нему принц.
— Джек.
— Джек, — повторил Стефан Блуаский, — хорошее имя. Ты смельчак, Джек! Не каждый бы решился броситься в одиночку против десятка воинов. Когда б с копьем и мечом ты управлялся так же ловко, как с вилами, цены бы тебе не было.
— Мне хватало вил.
— Видишь, не хватило, — усмехнулся Стефан Блуаский.
— Настанет день, когда вам не хватит и всех мечей Англии.
Потомок Вильгельма Нормандского звонко расхохотался, аплодируя резкой фразе связанного накрепко
