Турмарх отвел взгляд. «Бедная, ей столько довелось пережить!»
«Он прекрасно держится в седле, — думала Никотея, из-под ресниц глядя на всадника в блестящей пластинчатой броне, покрытой синим плащом. — И по всему видать, храбрый воин. Конечно, сейчас он ужасно огорчен смертью брата, но это и к лучшему — немного сочувствия, немного слов о том, каким хорошим был бедный мальчик, и он в моих руках. Стоит ли рассказать ему об истинном убийце? Вероятно, нет. Ни к чему, чтобы даже косвенно смерть брата была связана в его голове с моим именем. Быть может, лучше открыть истину его отцу. Тогда в случае необходимости я буду иметь его среди верных союзников. Конечно, если рассказать историю гибели юного Алексея надлежащим образом. Сейчас, когда этот глупец, Михаил Аргир, на дне морском, ничего не мешает представить дело так, будто император, опасаясь усиления Гаврасов, решил подослать архонту убийцу. Провидению было угодно оградить правого от гибели, а ей выпало открыть мудрому правителю Херсонеса коварный замысел василевса. Надо еще продумать, что могло заставить дядю Иоанна пойти на столь решительный шаг, но в целом мысль удачная. Когда я стану править русами, такой союзник будет мне очень полезен». Она утерла слезу краем вышитого плата и потупила глаза, чтобы никто не видел злорадного огонька, мелькнувшего в них.
—
Анджело Майорано украдкой выглядывал из-за спины широкоплечего клибанофора, не спуская глаз с рыцаря в мокрой рубахе. «Неужели это и вправду д’Отвилль? Конечно, он назвался французом, но чем черт не шутит! В конце концов Отвилли тоже из Нормандии. Сын Драго вполне мог вырасти в замке матери, подальше от занятых войною дядьев. Хотя итальянский его безупречен и… трусом этого рыцаря тоже никак не назовешь. — Майорано еще раз смерил взглядом фигуру недавнего боевого товарища, вспоминая абордажную схватку на фелуке. — По фигуре вполне может быть Отвиллем. Такой же широкоплечий и коренастый, как все сыновья Танкреда.
Да, если он Отвилль, ситуация получается забавная. Можно сказать, Господь уберег от встречи с его земляками. Король Роже собрал всех родственников в единый кулак и крайне раздражается, если кто-то пытается уколоть один из многочисленных «пальцев» этого кулака. Тут уж было бы не до шуток. Но если Аллах и впрямь спас меня от такой роковой ошибки, то передо мной две возможности. Первая — спасти Вальдарио д’Отвилля и тем самым заручиться его поддержкой, а через него — и самого короля Роже. Или же продать его херсонитам, что тоже может быть довольно прибыльно. Насколько я мог заметить, мои приятели-сицилийцы здешним крепко досаждают, не зря же они выслали на охоту такой крупный отряд. Заполучить в свои руки родственника сицилийского короля для них — большая удача. А стало быть, и запросить с архонта можно немало. — Анджело Майорано отвел глаза. — Лучше всего, конечно, сначала продать графа Квинталамонте, а затем спасти его. «Шершень» наверняка уже на месте, и при известной ловкости это будет несложно. Вот только одна беда — если для спасения мессира рыцаря придется возвращаться, то весь мой план относительно императорского посольства летит в тартарары. Конечно, благоволение Роже II может быть куда более полезно, чем звонкая благодарность дожа Венеции, но это если быть полностью уверенным, что тощий верзила с кривым носом сказал правду. Я должен немедленно это выяснить».
— А вон и Херсонес! — Хозяин лошади, на которой ехал Майорано, вскинул руку, указывая туда, где на линии горизонта виднелась стоящая на холме цитадель и двойная линия стен, зубчатой чертой пересекавшая обращенную к степи горловину небольшого полуострова. — Мы у цели.