– Должен сказать, этот Сирокко по-настоящему впечатляет, – неохотно процедил один. – Он словно приглашает полюбоваться собой.

– Н-да, он победит. Вряд ли кто-то станет в этом сомневаться, – откликнулся другой. – Даже если в его классе и отыщется жеребец получше, победа все равно достанется именно этому. Все делают вид, что деньги и слава богачей на мнение судей не влияют. Да только нас не проведешь. Стоит им только увидеть, как этого жеребца выводит на арену сам Том Марш, за которым стоят миллионы Кэнфилда, и все как по команде выставят в своих карточках чемпионские баллы. Помяни мое слово.

– Должно быть, ты прав.

– Уж я-то знаю, что говорю. Они никогда не допустят, чтобы победил жеребец с какой-нибудь маленькой фермы. Так что мне на этого коня смотреть нечего. Хорош, нехорош – все равно чемпион.

Парочка удалилась, а Эбби постаралась убедить себя, что так могут говорить только те, кому на выставке ничего не светит. Беседа на тему «зелен виноград». У ее Уиндсторма есть отличные шансы одержать верх над Сирокко. Конечно, как следует подать коня публике стоит немалых денег, но не только деньги определяют успех. Они не могут купить победу, хотя она и в самом деле далеко не всегда достается самому достойному. Обычно все зависит от субъективного мнения. Разные судьи обращают внимание на разные вещи.

– Не нравится он мне, – объявила Иден, скривив ротик. – Задавака какая-то. Правда, мамочка?

– Какой-то, – машинально поправила ее Эбби.

– Какой-то. Но все равно задавака. Правда?

– Кажется, есть немного. – И все же ей трудно было согласиться с тем, что надменный вид портит этого жеребца. Самоуверенность, пусть и чрезмерная, зачастую помогает побеждать. Хотя ей больше по душе была спокойная гордость Уиндсторма. В ее жеребце было что-то орлиное, особенное, что не так часто встречается в лошадях. В нем чувствовались сила и благородство одновременно.

– Но Уиндсторм победит его, ведь правда, мам? – Для Иден Уиндсторм был самым чудесным конем на свете, и ее в какой-то степени можно было понять. Рядом с этим жеребцом прошла вся ее коротенькая пока жизнь: еще в младенчестве она вертелась между его ног, играя в прятки, а в трехлетнем возрасте уже ездила на нем верхом, когда Эбби вела коня на пастбище и обратно. В альбоме Эбби была даже фотография, на которой ее дочь была запечатлена спящей, свернувшись калачиком на животе Уиндсторма, как на подушке.

– Посмотрим, – сдержанно ответила Эбби и повернулась к Бену, ожидая услышать от него менее предвзятое мнение. – Что ты о нем думаешь?

– Красивый, гордый, голова классическая, круп плоский, хвост посажен, как надо. Многие наверняка увидят в нем идеал арабского жеребца.

– И ты туда же? – Эбби не испытала удовольствия, услышав столь лестную оценку качеств Сирокко.

Бен еле заметно повел головой в сторону.

– По мне, так шея у него длинновата. Может, со стороны оно и красиво, но устойчивость уже не та. Это раз. Второе: коленные сухожилия и кости слабоваты. Он может запросто сломаться, во всяком случае, так мне кажется. Однако если его на арену выведет человек знающий, то он сумеет скрыть эти недостатки.

– А как на его фоне будет выглядеть Уиндсторм? – поинтересовалась Эбби, рука и бедро которой уже начали затекать под тяжестью тела Иден. Она опустила дочь на землю. – Постой чуть-чуть на ножках, – успокоила мать девочку, когда та недовольно захныкала.

– Некоторые скажут, что шея слишком коротка, – пожал плечами Бен. – Другим он покажется слишком крупным для арабского коня. Третьим Уиндсторм не понравится своей серой мастью.

– Знаю, – вздохнула Эбби. В конце концов победит какое-то из мнений, в правильности которого всегда будет повод усомниться. Тут уж ничего не поделаешь.

– Мамочка, а можно я посмотрю вон тот телевизор? – Иден показывала на киоск на противоположной стороне прохода, где был установлен монитор, воспроизводивший видеозапись с изображением «фирменного» жеребца.

Немного поколебавшись, Эбби разрешила ей подойти поближе к экрану. Иден будет на виду, в каких- нибудь нескольких шагах от нее. Пусть там повертится – может, хоть успокоится немножко.

– Ладно, к телевизору можешь подойти, но от него – ни шага! Ты поняла меня? И чтобы никому там не мешать.

– Хорошо, мамочка, – торжественно пообещала дочь и тут же сорвалась с места.

Эбби проводила ее настороженным взглядом, однако, удостоверившись, что Иден удобно устроилась на ковре перед телеэкраном, успокоилась и повернулась к Бену. Теперь ее внимание снова принадлежало ему. И еще гнедому красавцу жеребцу за загородкой.

– До меня доходили слухи, что нрав у Сирокко не сахар, – произнесла Эбби. Что касается ее Уиндсторма, то у него такой проблемы не было. В его спокойном темпераменте невозможно было усомниться – стоило только увидеть, как он ведет себя с пятилетней Иден.

– Знает ли этот конь, что такое быть конем? Вот что интересно, – задумчиво откликнулся Бен. – Каков его мир? Путешествия в прицепе, жизнь в разных стойлах, прогулки на поводу да еще круги почета на арене, где со всех сторон орут и свистят. Есть ли у него время побегать всласть по лугу, как Уиндсторм у себя дома? И катался ли кто-нибудь на нем по широкому полю – просто так, забавы ради, как ты на Уиндсторме? Сомневаюсь. А вот выставок и дрессуры на его долю хватает – это уж точно. Как тут не обозлишься? – Бен снова покачал головой. – Если у него дурной нрав, то это скорее не его вина. Да ты любую лошадь возьми, которую постоянно таскают по выставкам, и увидишь, что у нее не все дома.

– Не спорю. – Эбби не могла похвастаться таким богатым опытом, как Бен, однако знала немало лошадей, в основном совсем молодых, чья успешная карьера была испорчена выставочной ареной. Они настолько привыкали к людям, что начинали шарахаться от других лошадей. Некоторые впадали в настоящую панику, оказываясь в табуне на пастбище.

– Где-то тут должен быть жеребец, которого нынешней зимой привезли из России. Мне бы еще его посмотреть, – пробормотал Бен, внимательно рассматривая другие рекламные киоски.