держались на этом пятачке. На мой испуганный взгляд, нас оставалось меньше тысячи, когда неожиданно нападающие отошли.
Оглядываясь по сторонам, мы смотрели с надеждой друг другу в лица и не могли понять, то ли это все… то ли это только передышка перед следующим натиском.
Мне стало вдруг на все плевать. Я сел на трупы а потом и упал на них спиной. Мне нельзя плакать думал я тогда, еле сдерживая слезы. Нас очень мало осталось. Нас осталось до невозможного мало. И если они увидят слезы отчаяния у меня на лице, то нас не останется вообще.
Солнце золотило верхушки деревьев, небо предвещало назавтра теплый и радостный день, и так до невозможности хотелось оказаться где-то очень далеко от этого жуткого места. Так хотелось дожить вечер без очередного нападения на нас. Но мы понимали, что этот день будет нашим последним, если мы не сможем где-либо закрепиться или дойти до своих. Хотя бы до патруля… Даже сотня всадников будет нам огромной подмогой, если учитывать, сколько нас осталось.
Преодолевая головную боль, я поднялся и скомандовал подъем всем остальным. Построив отряд, я не обнаружил ни одного всадника. За полчаса, переформировав отряды и переподчинив их, я приказал раскопать обоз из-под тел. Раскопали. Набрали столько провизии, сколько могли унести на себе, столько пороху и пуль, сколько вмещали тряпичные ранцы за спиной. Потом я приказал всем отойти на триста шагов и, помолившись, поджег пороховую дорожку.
Я бежал, спотыкаясь и падая, прочь от молниеносно летящего огня. Я был уже недалеко от своих, когда прогремел взрыв. Весь наш остаток пороха приказал долго жить и отсалютовал нам летящими по небу окровавленными кусками близлежащих тел.
За нашими спинами пылал лес. Мы уходили прочь и надеялись, что пламя и дым сдержат дикарей хоть на чуть-чуть. К полуночи мы вышли из леса. В чистое поле. Упали на колени и молились каждый своему богу. Что вы удивляетесь? Я тоже молился. Все молились. Все, кто выжил, стали верующими непонятно в кого.
Я не разрешил оставаться так близко у леса и заставил падающих от усталости бойцов идти дальше, в поля. К середине ночи мы добрались до Апрата.
Вот уж не думал, что нас сюда вынесет! Я приказал всем идти за мной, и спустя час мы нашли подходящее здание для части моего войска. Разместив их и расставив часовых, я с остальной частью закрепился в развалинах казарм Апрата. Потом приказал новому помощнику – старый пропал без вести в лесном побоище – разбудить только в случае нападения, улегся и уснул на голой деревянной койке, не обращая внимания на неудобство. Я проспал, по сведениям моего помощника, ровно сутки.
А в это время в Тисе уже с ума сходили: что случилось со мной и исчезнувшей в лесах армией? Игорь каждый день вылетал на мои поиски и, возвращаясь, докладывал на совете, что нас не обнаружил. Он и ночами летал, надеясь засечь костры. Ведь когда армия стоит на привале, ее по кострам даже из космоса видно. Но тщетно. Мы как провалились. Восемнадцать тысяч исчезли бесследно в бесконечных лесах людоедов. Ему бы чуть севернее взять и западнее, и он бы нас подобрал или прикрыл бы наш отход. Но искал Игорь меня именно там, где я должен был находиться исходя из плана похода.
Ко второй неделе тщетных поисков, когда мы уже неделю зализывали раны в развалинах Апрата, Игорь доложил совету: в то, что я по-прежнему жив, он не верит. Кретин! Боги не умирают от рук смертного!
Или я уже заигрался в богов?
Мы держались в Апрате, надеясь на помощь почти две недели. Дикари без труда снова заняли разрушенный город. Окружив несколько зданий в центре, которые мы поставили под оборону, они откровенно морили нас голодом, не забывая иногда постреливать по нам. На третью неделю из девяти сотен, которые я привел в Апрат, у меня осталось только четыре. Среди них в полном составе «везучая» элитная часть.
Штурмовики постоянно находились рядом со мной. Словно взяли негласный обет защищать меня до последнего. Странно. Я их втоптал в грязь, разрушил их дома, отобрал имущество, а они ради смутной надежды на возвращение всего этого готовы умереть, защищая меня. Или, может, не из-за этого? Я не знал. Да и сейчас не знаю.
Две сотни из девяти дезертировали и попытались прорваться к Воротам Иса. Еще две сотни были в том здании, что дикари все-таки взяли штурмом, не дождавшись, пока мы передохнем. Сотня – это мои собственные погибшие, защищавшие грудью каждый метр здания. Мы уже выдержали пять штурмов. Казалось, наша казарма защищалась лучше, чем сам город когда-то. Мы делили порох и пули. Я сам взялся за пистолет и мачете, так как и второй излучатель накрылся, полностью разрядившись. И конечно, мы делили крохи хлеба без надежды, что завтра мы найдем, что есть. Шестой штурм я помню хорошо только потому, что стоял не в обороне этажей, а в обороне холла, показывая пример штурмовикам.
Сначала, пока еще держала восстановленная баррикада на входе, мы отстреливались из бойниц. Завалив всю улицу трупами, мы не остановили натиск дикарей. Они снесли живым потоком баррикаду и ворвались внутрь. Началась резня. Вокруг меня падали штурмовики, но еще больше падало варваров. Сверху, с обороны второго этажа, на который варвары стремились влезть по лестницам, собранным в городе, к нам на помощь спустился еще маленький отряд и, с ходу вгрызаясь в варварскую реку, заткнул место прорыва. Меня ранили в руку. Причем свой же штурмовик. Он не специально сделал это, наверное, он даже не заметил, и я не стал ничего говорить. Мы отбили шестой штурм. Совсем не сложный, если учесть, что погибших у нас было не более пятидесяти человек.' Пятидесяти из четырех сотен. Одна восьмая за штурм. Прежде чем отдыхать, моя «элита» почистила свои четырехствольные пистолеты и перезарядила их. Мы ушли отдыхать на третий этаж казарм. Бойцы с третьего этажа заняли наше место.
Я спал, когда меня разбудил один из пассов.
– Лагги едят варваров, – спокойно уведомил он меня, посчитав это поводом для того, чтобы разбудить.
– Что? – не понял я спросонья. Самому жрать хотелось и пить, но не до такой степени.
Я пошел за ним. Мои охотники и в самом деле вспомнили, что они когда-то, не далее как семь лет назад, спокойно ели своих врагов. Вот и сейчас весь первый этаж сидел на корточках и чавкал человечинкой. Я сдержался, а вот пасса вырвало.
Ко мне подошел один здоровенный охотник с совершенно безумными глазами и сказал:
– Великий Прот. Уведи народ внутреннего моря Мы делаем то, что делали веками, и ты не осуждал нас за это. Лишь предлагал другую пищу. Теперь другой пищи нет. Мы должны выжить. Для этого мы должны быть воинами. Воин голодный – плохой воин. Мы едим, чтобы быть сытыми и хорошими воинами, какие тебе нужны.
