плотными ставнями, в обоих длинных каминах потрескивало пламя. В воздухе висела легкая пелена табачного дыма, с кухни долетали вкусные запахи. Две женщины с флейтами и парень с барабаном, зажатым между колен, наигрывали быстрый и прилипчивый эбударский мотивчик, в такт которому Мэт тотчас же принялся кивать. Покамест все здесь не сильно отличалось от того, что было, когда он снимал в гостинице комнату. Только вот на всех стульях сидели шончане, кое-кто в доспехах, иные в длинных вышитых кафтанах; они выпивали, беседовали, разглядывали разложенные на столах карты. У одного стола, похоже, отчитывалась женщина с вышитой на плече эмблемой в виде пламени, знаком звания дер’сул’дам, а у другого вроде как получала приказы костлявая сул’дам с круглолицей дамани за спиной. У многих Шончан головы были выбриты по бокам и на затылке, а оставшиеся волосы были зачесаны назад в некое подобие хвоста, доходившего у мужчин до плеч, а у женщин – до пояса. Они были простыми лордами и леди, не Верховными, но значения это не имело. Лорд есть лорд, а кроме того, мужчины и женщины, посылающие служанку за очередной порцией выпивки, высокомерно поглядывали на всех, что свойственно высшим офицерам. Иначе говоря, от собравшегося тут народа можно ждать неприятностей. Несколько Шончан заметили Мэта и нахмурились, и он уже собрался уйти от греха подальше.

Но тут Мэт увидел хозяйку – эта статная женщина, с ореховыми глазами, легкой сединой и с большими золотыми серьгами-кольцами в ушах, спускалась по лестнице без перил в глубине залы. Сеталль Анан не была уроженкой Эбу Дар и, как подозревал Мэт, вряд ли вообще была родом из Алтары, но носила брачный кинжал, свисавший рукоятью вниз с серебряного ожерелья в узком глубоком вырезе. На поясе у нее виднелся еще один длинный изогнутый клинок. Она знала, что Мэт вроде как лорд, но он мог только гадать, считает ли она его лордом до сих пор, и не знал, хорошо это или плохо, если она принимает весь этот вздор за чистую монету. В любом случае, когда Анан увидела Мэта, она улыбнулась дружеской, радушной улыбкой, отчего лицо ее стало еще симпатичней. Делать было нечего, и Мэт подошел к ней, поздоровался, поинтересовался ее здоровьем, но не слишком многословно. Ее мускулистый муж был капитаном рыболовного баркаса, а полученных в дуэлях шрамов у него было больше, чем Мэту о том хотелось бы думать. Анан немедленно пожелала узнать о Найнив и Илэйн и – к удивлению Мэта – что-нибудь о Родне. У него и в мыслях не было, что она о них хотя бы краем уха слыхала.

– Они ушли с Найнив и Илэйн, – прошептал Мэт и настороженно оглянулся вокруг, чтобы убедиться, что Шончан не обращают на них внимания. Многого он говорить не собирался, но от разговоров о Родне там, где их могут услышать Шончан, у него волосы на затылке зашевелились. – Насколько мне известно, они в безопасности.

– Хорошо. Мне было бы больно, если бы на кого-то из них надели ошейник. – Глупая женщина даже голос понизить не удосужилась!

– Да-да, хорошо, – пробормотал он и торопливо начал объяснять, что ему нужно, пока ей не вздумалось во всеуслышание радоваться, что женщины, способные направлять Силу, спаслись от Шончан. Он, конечно, тоже счастлив, но не настолько, чтобы от радости угодить в цепи.

Покачивая головой, Анан села на ступеньку и сложила руки на коленях. Под приподнятыми слева темно-зелеными юбками виднелись красные нижние. Когда дело доходит до выбора расцветок, эбударцы по броскости одежд заткнут за пояс любого Лудильщика. С гулом голосов Шончан смешивалась пронзительно звучавшая музыка, и Анан сидела, строго глядя на Мэта.

– Ты не знаешь нашей жизни, вот в чем беда, – сказала Анан. – Фаворитки и любимцы – старый и уважаемый обычай в Алтаре. Многие мужчины и женщины отдали ему в молодости дань. Кто же не хочет, чтобы их баловали и осыпали подарками? А потом, как и все, остепеняются. Но видишь ли, фаворит уходит тогда, когда решит она. Слышала, как Тайлин с тобой обращается, напрасно она так. Тем не менее, – добавила она рассудительно, – одевает она тебя неплохо. – Она плавно повела рукой по кругу. – Приподними-ка плащ и повернись кругом, я хочу рассмотреть получше.

Мэт сделал вздох, успокаивая дыхание. А потом вдохнул и выдохнул еще три раза. Краска, бросившаяся в лицо, была вызвана яростью. Он ничуть не смущен. Нет, не смущен! О Свет, неужели весь город уже знает?

– У тебя найдется для меня местечко или нет? – сдавленным голосом спросил Мэт.

Выяснилось, что найдется. Можно воспользоваться полкой в погребе, в котором, по словам Анан, круглый год сухо, и есть еще тайничок на кухне, под каменной плитой пола, где Мэт некогда хранил свой сундучок с золотом. Выяснилось, что и плата для него невелика – приподнять плащ и повернуться, чтобы она могла получше рассмотреть. Она чуть ли не облизывалась, как кошка! Представление так понравилось одной из Шончан, женщине с некрасивым лицом, в красно-синих доспехах, что она бросила Мэту толстую серебряную монету с необычной чеканкой – с неприятным женским лицом на одной стороне и чем-то вроде массивного стула на другой.

Что ж, теперь у него было место, куда можно спрятать одежду и деньги, а когда Мэт вернулся во дворец, в апартаменты Тайлин, он обнаружил, что есть и одежда, которую надо припрятать.

– Боюсь, одежда милорда в ужасном состоянии, – похоронным тоном заявил Нерим. Впрочем, этот худой седоволосый кайриэнец был бы столь же печален, объявляя о полученном в подарок мешке огневиков. На его длинном лице как будто навечно застыло скорбное выражение. Однако он не забывал следить за дверью, на случай возвращения Тайлин. – Все очень грязное, и боюсь, несколько самых лучших курток милорда погублены молью.

– Они были в чулане, милорд, вместе с игрушками принца Беслана, – засмеялся лысый Лопин, одергивая отвороты темной куртки, такой же, как у Джуилина. Он представлял собой полную противоположность Нериму – плотный, а не костлявый, смуглый, а не светлокожий, округлое брюшко то и дело сотрясается от смеха. Первое время после гибели Налесина он, казалось, решил посостязаться с Неримом во вздохах, но за прошедшие недели оправился, вновь став прежним Лопином. Во всяком случае, пока кто-нибудь не упоминал о его прежнем хозяине. – Так что они все в пыли, милорд. Сомневаюсь, чтобы в том чулане кто-то бывал с тех пор, как принц спрятал туда своих игрушечных солдатиков.

Чувствуя, что его везение наконец-то опять обрело силу, Мэт велел Нериму и Лопину переносить в «Странницу» его одежду, по одной-две вещи зараз, а заодно по нескольку мешочков с золотом. А его копье с черным древком и двуреченский лук со снятой тетивой, стоявшие в углу спальни Тайлин, подождут до последнего. Возможно, вынести их окажется не проще, чем выбраться самому. Новый лук для себя он всегда сумеет смастерить, но ашандарей Мэт оставлять не собирался.

За проклятую вещь я заплатил слишком высокую цену, нельзя ее бросать, подумал Мэт, проводя пальцем по шраму на шее, скрытому черным платком. Одному из первых его шрамов. Свет, было бы замечательно думать, что впереди его ждет нечто большее, чем шрамы и битвы, которых он не хочет. И жена, которой он не хочет и даже не знает. Должно же быть что-то большее. Но сначала надо выбраться из Эбу Дар с целой шкурой. Это – самое главное.

Лопин и Нерим поклонились и удалились, подобные толстым кошелям, попрятав деньги в своей одежде так, чтоб нигде не выпирало, но, стоило им уйти, появилась Тайлин, первым делом пожелавшая узнать, почему Мэтовы слуги носятся по коридорам, словно бегают наперегонки. Захоти он покончить с собой, он мог бы сказать ей, что они состязаются в том, кто первым доберется до гостиницы с его золотом или кто первым начнет чистить его одежду. Вместо этого Мэт принялся всячески отвлекать ее и вскоре настолько преуспел, что прочие мысли вылетели из головы, разве что осталось слабое воспоминание, что удача наконец-то стала сопутствовать ему не только в азартных играх. Для полного счастья не хватало одного – чтобы перед его уходом Алудра дала то, чего он добивается. Тайлин всей душой отдалась своему занятию, и на время Мэт позабыл и о фейерверках, и об Алудре, и о бегстве. На время.

После недолгих поисков в городе Мэт наконец обнаружил литейщика колоколов. В Эбу Дар было много мастеров, делавших гонги, но всего один колокольный мастер, чья литейная находилась за восточной стеной. Колокольный мастер, страшный, как мертвец, и нетерпеливый тип, потел от жара, исходившего из его громадной железной печи. Длинное душное помещение литейной мастерской вполне могло сойти за камеру пыток. Со стропил свешивались цепи лебедок, из печи вырывались стремительные языки пламени, отбрасывая трепещущие тени и наполовину ослепляя Мэта. Едва глаза успевали отойти после такой вспышки, как очередной бешеный выброс огня снова заставлял его щуриться. Истекавшие потом работники переливали расплавленную бронзу из плавильного котла печи в квадратную изложницу высотой в полтора человеческих роста, которую передвигали на колесиках при помощи рычагов. Другие огромные формы,