Обхаживает? Обхаживает! Кровь и проклятый пепел! Входя в фургон, Мэт сбросил свой плащ у двери, и сейчас, нагнувшись за ним, тихонько охнул. Он почти весь день просидел на табурете. Но может, какой- никакой успех ему все-таки сопутствовал. Если бы он еще сумел разгадать ее загадку... Сигнальные колокола. Гонги, которыми время отбивают. Нет, бессмыслица.

– Если бы ты не принадлежал другой, мне, того гляди, и пришла бы в голову мысль поцеловать такого смышленого молодого человека, – промурлыкала она очень даже нежным тоном. – У тебя такая хорошенькая попка.

Мэт резко выпрямился, но не обернулся. Лицо загорелось от гнева, но она-то наверняка решит, что он смутился. Мэту удавалось забыть, какую одежду он носит, пока кто-нибудь не напоминал ему об этом. В тавернах уже раза три случались инциденты. Когда Мэт лежал пластом, с ногой в лубках, с перетянутыми ребрами, забинтованный чуть ли не с головы до пят, Тайлин припрятала всю его одежду. Куда ее засунули, он так и не нашел, но твердо был уверен, что одежду спрятали, а не сожгли. В конце концов, не собирается же она держать его при себе вечно. Из своего у Мэта остались лишь шляпа да повязанный на шее черный шелковый шарф. И, конечно, серебряный медальон в виде лисьей головы, что висел под рубашкой на кожаном шнурке. И еще его ножи; без них он и вправду чувствовал бы себя потерянным. Когда Мэт наконец умудрился выползти из той проклятой постели, проклятая женщина выдала ему новую одежду, а потом еще сидела и смотрела, как проклятые швеи обмеряют его и подгоняют обновки! Если не следить за ними, пышные белые кружева почти полностью закрывали кисти рук, а те, что на воротнике, ниспадали чуть ли не до пояса. Тайлин нравились мужчины, одетые в кружева. Плащ был ярко-алого цвета, такого же оттенка, что и узкие облегающие штаны, и по краю вышит золотыми завитушками, белыми розами и прочими такими же треклятыми штуками. Не говоря уже о белом овале на левом плече с эмблемой Дома Митсобар – зелеными Мечом и Якорем. Ярко-синему цвету куртки позавидовал бы иной Лудильщик, к тому же она была щедро вышита на груди и по рукавам золотым узором под названием тайренский лабиринт. Мэт не любил вспоминать, через что ему пришлось пройти, чтобы убедить Тайлин отказаться от жемчужин, сапфиров и один Свет знает чего еще, чем ей непременно хотелось украсить его куртку. К тому же куртка была очень короткой. Неприлично короткой! Тайлин тоже говорила, что ей нравится его попка, и ее, казалось, вовсе не волновало, кто еще будет на нее пялиться!

Набросив на плечи плащ – он хоть что-то прикрывал, – Мэт сграбастал оставленный у двери дорожный посох длиной ему по плечо. Бедро и голень заныли, но ничего, ходьба разгонит боль.

– Ну, тогда увидимся дня через два-три, – сказал Мэт со всем достоинством, что сумел наскрести.

Алудра тихонько засмеялась. Но не так тихо, чтобы он не услышал. О Свет, иная женщина способна смехом сделать больше, чем портовый громила многоэтажным ругательством! И ведь знает, каким оружием владеет!

Прихрамывая, Мэт спустился по деревянным ступенькам фургона и с грохотом захлопнул за собой дверь. Дневное небо ничем не отличалось от того, каким оно было утром, – серое, затянутое мрачными облаками. Резкими порывами стегал ветер. В Алтаре не бывало настоящей зимы, но и такой вполне хватало. Снегопадов не было, но с моря налетали ледяные ливни и сильные грозы, а из-за сырости холод добирался до самых костей. Земля под ногами казалась влажной даже в сухую погоду. Мэт с хмурым, как погода, видом заковылял прочь от фургона.

Женщины! Правда, Алудра хорошенькая. И она знает, как делать фейерверки. А литейщик колоколов? Может, найти отгадку удастся быстрее, чем за два дня. Пока Алудра не начала за ним охотиться. Кажется, в последнее время немало женщин этим занялись. Неужели Тайлин что-то в нем изменила, и теперь женщины преследуют его, как и она сама? Нет. Что за чушь! Ветер дернул за плащ, раздул ткань за спиной, но Мэт слишком глубоко задумался, чтобы с ним бороться. Две проходившие мимо гибкие, стройные женщины – акробатки, решил Мэт, – хитро ему улыбнулись, и он улыбнулся в ответ и расшаркался. Нет, Тайлин его не изменила. Он остался таким же, каким был.

Хозяйство Валана Люка оказалось раз в пятьдесят больше, чем рассказывал Том: будь вместо хаотически расставленных палаток и фургонов дома, оно напоминало бы маленький городок. Мэт увидел кое-где занятых репетициями, несмотря на погоду, артистов. Женщина в свободной белой блузе и в штанах, столь же узких, как у Мэта, расхаживала взад-вперед по слабо натянутому между двух высоких столбов канату, а потом она прыгнула вниз и каким-то образом ухитрилась зацепиться ступнями за канат, едва не грохнувшись наземь. Потом женщина, извернувшись, ухватилась за канат руками, подтянулась и села на него, а потом начала все заново. Неподалеку какой-то малый бегал по яйцеобразному колесу, которое имело добрых двадцать футов в поперечнике и было смонтировано на платформе, так что когда он взбегал на узкий конец, он оказывался выше женщины-канатоходца, которая явно должна была свернуть себе вскоре дурную шею. Мэт загляделся на обнаженного по пояс мужчину – тот катал по рукам и плечам три сверкающих шара, не касаясь их пальцами. Мэту это понравилось. Пожалуй, он и сам мог бы повторить такой номер. По крайней мере, эти шары не поранят до крови и не поломают костей. Подобных радостей ему уже на всю жизнь хватило.

Но больше всего внимание Мэта привлекли коновязи. Длинные ряды коновязей, где две дюжины людей, закутавшись от холода, сгребали на тележки навоз. Сотни лошадей. Говорили, что Люка приютил у себя в балагане какого-то шончанского дрессировщика, и наградой стал патент, подписанный самой Верховной Леди Сюрот, благодаря чему Люка сохранил всех своих животных. Мэтову Типуну устроенная Сюрот жеребьевка не грозила, поскольку мерин оказался в конюшнях Таразинского дворца, но вывести его оттуда Мэт пока никак не мог. Тайлин все равно что поводок пристегнула к его шее и не собиралась отпускать его так быстро.

Повернув прочь, Мэт задумался, не подговорить ли Ванина украсть лошадей из зверинца, если разговоры с Люка зайдут в тупик. Судя по тому, что Мэт знал о Ванине, для этого невероятного человека подобная задачка – все равно что прогулка перед сном. Как ни толст был Ванин, он мог увести и объездить любую лошадь, которая только рождена на свет. К несчастью, Мэт сомневался, что сам способен продержаться в седле больше мили. Тем не менее, надо же о чем-то думать. Он все больше и больше впадал в отчаяние.

Ковыляя по дороге и праздно разглядывая репетирующих жонглеров и акробатов, Мэт терялся в догадках, как могли дела принять такой оборот. Кровь и пепел! Он же та’верен! Но он – здесь, торчит в Эбу Дар, превратился в игрушку и любимую зверюшку Тайлин – даже долечиться не дала, сразу набросилась, как утка на жука! – а все вокруг вовсю развлекаются. С этими женщинами из Родни, виляющими хвостом у ее ног, Найнив, по всей вероятности, корчит из себя невесть кого и всеми помыкает. Как только Эгвейн сообразит, что буйнопомешанные Айз Седай, назвавшие ее Амерлин, хотели вовсе не этого, Талманес с Отрядом Красной Руки умыкнет ее оттуда в любой момент. О Свет, да Илэйн за это время уже, наверное, надела Корону Роз, насколько он ее знает! И Ранд с Перрином, сидят развалясь перед камином в каком-нибудь дворце, попивают вино и перешучиваются.

В голове закружился водоворот тусклых красок, и Мэт скривился и потер лоб. Это теперь случалось всякий раз, как он думал о Ранде или о Перрине. Почему так происходит, он не знал и знать не хотел. Ему всего лишь хотелось, чтобы эта круговерть кончилась. Только бы выбраться из Эбу Дар. И, конечно, унести с собой тайну фейерверков, но если придется выбирать между бегством и этой тайной, он предпочтет бегство.

Том с Бесланом были там же, где Мэт их оставил, – пили вместе с Люка вино возле затейливо разрисованного фургона хозяина балагана, но Мэт присоединился к ним не сразу. По какой-то причине Люка с первого мгновения проникся неприязнью к Мэту Коутону. Мэт отвечал ему тем же, на что у него была причина. С физиономии Люка не сходило выражение самодовольства, и стоило ему взглянуть на любую женщину, как он тотчас расплывался в глупой ухмылке. Видно, полагал, что все женщины в мире при виде него испытывают неземную радость. О Свет, он ведь женат!

Раскинувшись в позолоченном кресле, которое, верно, упер из какого-нибудь дворца, Люка с барственным видом смеялся и оживленно жестикулировал. Том и Беслан сидели напротив него на скамейках. Ярко-красные куртку и плащ Люка усыпали золотые звезды и кометы. Да от такого смутился бы и Лудильщик! А при виде фургона Лудильщик и вовсе зарыдал бы! Тот превосходил размерами рабочий фургон Алудры и, похоже, был покрыт лаком! На красно-синих стенках фургона серебрились изображения луны во всех фазах, а остальную часть густо покрывали золотые звезды и кометы разнообразной величины. На этом фоне Беслан в своих расшитых летящими птицами