след предательства должен был привести ее к Алвиарин Фрайден. Но Элайда надеялась. О, как она надеялась!
– Думаю, это можно оставить, – бормотала себе под нос Алвиарин, перелистывая указы. – Но не это. И не это. И уж всяко не это! – Она скомкала лист – указ, скрепленный подписью и печатью Амерлин, и с презрением бросила на пол.
Остановившись рядом с золоченым креслом Элайды, на высокой спинке которого красовалось выложенное лунными камнями Пламя Тар Валона, Алвиарин бросила папку и собственный пергамент на стол, а потом с размаху залепила Элайде такую оплеуху, что у той из глаз искры посыпались.
– Я думала, Элайда, мы с тобой обо всем договорились, – прозвучал леденящий голос, в сравнении с которым бушевавшая снаружи вьюга показалась бы теплой. – Мне известно, как уберечь Башню, и я не потерплю, чтобы ты творила новые безумства за моей спиной. А вздумаешь упорствовать, так тебя низложат, усмирят, и ты будешь вопить под розгами на глазах у всех послушниц и даже служанок.
Усилием воли Элайда заставила себя не схватиться рукой за щеку. Требовалось соблюдать осторожность. Сине еще не докопалась до искомого, в противном случае непременно бы пришла. А Алвиарин вполне могла рассказать Совету о злосчастной попытке похищения ал’Тора. Чего с избытком хватило бы и для низложения, и для усмирения, и для публичной порки. Но Алвиарин держала ее на крючке не только по этой причине. По приказу Элайды Тувин Газал вела пятьдесят сестер и две сотни гвардейцев против Черной Башни. Посылая ее, Элайда не верила, что там найдется более двух-трех мужчин, способных иметь дело с Силой. Но будь их там даже сотни – при мысли о чем у нее скручивало узлом желудок, – она все равно надеялась на Тувин. Предвидение ясно показало ей Черную Башню, гибнущую в крови и пламени, и победно шествующих сестер. Ясно, что это предсказывало победу Тувин, каким бы образом ни удалось ее одержать. Более того, согласно тому же Предсказанию, Башне предстояло возродить древнюю славу под ее властью, а ал’Тору – преисполниться трепета перед ее гневом. Алвиарин слышала слова, сорвавшиеся с уст Элайды, когда ее охватило Предсказание. Слышала, но забыла или не придала им значения. А потому занялась шантажом, так и не поняв, что обречена. Элайда терпеливо ждала, зная, что заставит Алвиарин заплатить за все. Но пока ей следует хранить терпение. До поры.
Не пытаясь скрыть глумливой насмешки, Алвиарин оттолкнула в сторону папку, пододвинула к Элайде пергамент, открыла зелено-золотой ларец для письменных принадлежностей и, макнув перо Амерлин в чернильницу, сунула его ей в руки.
– Подпиши!
Элайда взяла перо, гадая, под какой глупостью ей придется подписаться сейчас. Под указом об очередном увеличении численности Гвардии Башни, хотя каждому ясно, что для подавления мятежа вовсе не нужны солдаты? Под новым, обреченным на неудачу требованием заставить Айя публично объявить, кто из сестер их возглавляет? Однако весь этот досадный вздор забылся, стоило Элайде пробежать глазами пергамент. Нелепое распоряжение, предоставлявшее каждой Айя всю полноту власти на закрепленных за Айя частях Башни над любой сестрой, подрывало самые основы сообщества Айз Седай, но такое!..
Элайда непроизвольно, не задумываясь, после слов «к победе» приписала «во имя Света», но тут ее рука дрогнула. Публичное признание ал’Тора Возрожденным Драконом не вызывало особых возражений: во-первых, он и вправду им являлся, а во-вторых, это могло добавить правдоподобия слухам насчет того, что он уже преклонил перед ней колени. Однако все прочее ужасало – трудно было поверить, что всего в нескольких словах может таиться столь страшная опасность.
– Свет милосердный, – отчаянно прошептала Элайда, – да после такого он ни за что не поверит, что его похищение произошло не с нашего ведома. – Конечно, убедить Ранда в чем-то подобном представлялось делом нелегким и без всяких указов, но Элайде случалось убеждать людей, оказавшихся в центре событий, в том, что случившееся с ними вовсе не имело места, или же они истолковали произошедшее неправильно. – Он станет вдесятеро осторожнее, ожидая новых попыток, Алвиарин. И в лучшем случае это отпугнет от него лишь немногих последователей. В самом лучшем случае – люди, связавшиеся с ним, не посмеют его покинуть, зная, что над ними нависло проклятие. – Подписать такое все равно что поджечь Башню собственными руками!
Алвиарин досадливо вздохнула.
– Кажется, ты забыла, чему я тебя учила. А ну повтори!
Губы Элайды сжались. Не главным, но и не последним среди того, чему она радовалась, избавившись на время от Алвиарин, было отсутствие необходимости ежедневно повторять эти отвратительные слова.
– Я лишь повторяю сказанное тобой, и ничего больше не говорю, – уныло произнесла Элайда. – Подписываю, что велишь ты, и ничего больше. – Предвидение сулило ей торжество, но, о Свет, как хочется, чтоб оно пришло скорее! – Я, – перед последними словами она закашлялась, – я во всем покорна твоей воле.
– Звучит так, словно тебе требуется напоминание, – снова вздохнув, промолвила Алвиарин. – Наверное, я позволила тебе слишком долго оставаться одной. Подписывай! – Она повелительно постучала пальцем по пергаменту.
Элайда неохотно нацарапала свое имя. Ничего другого ей не оставалось.
– Печать я приложу сама, – заявила Алвиарин, едва дождавшись, когда кончик пера оторвался от пергаментного листа. – Мне не следовало оставлять печать тебе. Больше такого не будет. Я еще поговорю с тобой, попозже. Будь здесь к моему возвращению.
– Попозже? – воскликнула Элайда. – Но когда? Алвиарин, когда?
Однако дверь за Хранительницей Летописей уже закрылась, и Элайде оставалось лишь кипеть от негодования. Дожидаться здесь! Быть запертой в собственных покоях, как какая-то наказанная послушница!
Некоторое время она вертела в руках расписанный золотыми ястребами, парящими в синем небе средь белых облаков, ларец для писем, но не могла заставить себя открыть его. После исчезновения
