силуэт Сергея Ивановича – он пригнулся, стараясь разглядеть меня.

– Прибыл? – спросил он. – А я уж собирался идти за тобой.

Он протянул мне руку. Я выбрался наружу. Густой кустарник подходил почти к самому шалашу. Сергей Иванович отошел на несколько шагов, поставил ружье между ног, достал папиросы, протянул мне, закурил, сплющив мундштук крест-накрест.

– Обернись, – сказал он.

Я не сразу понял, в чем дело. Мы подходили к шалашу по заболоченной лесосеке. А здесь за шалашом начинались густые, колючие, скрюченные, почти без листьев кусты. И ни одного поваленного дерева, ни кочки, ни мха, ни воды – никакого болота.

– Не понимаешь? Я в первый раз тоже не понял, – кивнул лесник. – Шалаш я потом соорудил. А тогда, в первый раз, прямо в дыру шагнул... И провалился.

За спиной лесника стояла сосна. Не сосна – старое, раздвоенное, подобно лире, дерево со стволом сосны, но вместо игл на ветках мелкие узкие листья. На коре была глубокая зарубка, затекшая желтой смолой.

– Это чтобы дорогу обратно найти, – пояснил Сергей Иванович. – Такого второго дерева поблизости нету. Вход в шалаш видишь?

Под сучьями и пожухлой листвой чернело пятно входа.

Сергей Иванович подобрал разбросанные у шалаша ветки, свалил беспорядочной грудой, маскируя вход. Потом взял ружье на руку, дулом к земле.

– Я в войну снайпером был, – сообщил он неожиданно.

Было не жарко, но ветер казался сухим, и листва на кустах и редких деревьях была покрыта пылью. В ботинке у меня еще хлюпало.

– Путь один, – сказал лесник. – Через шалаш. Можешь проверить.

– Как? – На меня навалилась необъяснимая тупость.

– Обойди, – подсказал лесник.

Я обошел шалаш. Он был спрятан в гуще чего-то вроде орешника, приходилось нагибаться или отводить рукой ветви. Жужжал жук, сквозь листву проглядывало блеклое высушенное небо. Я обернулся. Лесник шел за мной, держа ружье на сгибе руки. С задней стороны шалаш тоже был завален сучьями. В щелку между ними я увидел все то же небо.

– Убедился? – спросил Сергей Иванович. – Нет здесь никакого болота. И не было. И ни одной сосны в округе.

– Убедился, – кивнул я.

– Ты здесь со мной, как на экскурсии по выставке. А каково мне было в позапрошлом году? Один я был. Струсил. Побежал обратно, а дыру потерял. Наверное, с полчаса по кустам бродил. А ведь я свой лес как пять пальцев знаю. Вижу, что не тот лес...

Мы снова вышли на открытое место у шалаша. Леснику хотелось, чтобы я понял, каково ему было тогда.

– Я, наверное, тысячу раз тем болотом проходил. Там лисья нора была. – Он показал папиросой в сторону шалаша. – На краю болота. Я всю ихнюю лисью семью в лицо узнавал. А вот на бугор не ходил. Какое-то неприятное место, даже не объясню, почему. И сейчас уже не помню, зачем я в этот бурелом полез. Вижу, чернеется. Как берлога. Но пусто, знаю, что пусто. Никого там нет. Верю своему опыту. И не знаю, давно ли та берлога образовалась. Даже думаю, что не очень давно, иначе бы заметил.

– Слушайте, Сергей Иванович, – перебил я его. – А лес когда был повален?

– Лес? Не знаю, давно. До меня еще.

– А может, здесь падал метеорит? Никто в соседних деревнях не говорил?

– Специально я не спрашивал. Если бы такое событие, люди бы запомнили. Да ты погоди объяснение искать. Сначала я покажу, что и как. Хоть ты и ученый, но все равно не спеши. Дослушай. Значит, сунулся я в дыру, меня подхватило, не пойму, то ли медведь, то ли это смерть в таком виде меня заграбастала... Но жив. Вылезаю – дождь идет. А по ту сторону дождя-то не было... Я, знаешь, что решил? Я решил, что спятил. Голова до сих пор побаливает. Я решил – вот тебе и последствие...

Порыв сухого ветра пронесся по кустам, они словно забормотали, зашептались сухими листьями.

Сергей Иванович бросил папиросу, загасил ее каблуком. Я заметил, что неподалеку есть еще несколько окурков, старых, серых.

– Пойдем, – позвал Сергей Иванович. – По дороге поговорим. Дела у меня здесь. Люди ждут.

Мы прошли краем широкого поля, заросшего высокой незнакомой травой, по которой волнами гулял ветер, и там, где он пригибал траву, она поворачивалась светлой стороной, и эти светлые волны передвигались к кустам, и казалось, что мы идем по берегу настоящего моря.

– Под ноги посматривай, – сказал Сергей Иванович. – Здесь гадов много.

Трава, степь пахли сладко и тяжело, иначе, чем дома. Где же мы?

– Я долго голову ломал, – продолжал Сергей Иванович. – Куда меня угораздило провалиться? В Австралию, что ли?

Последние слова прозвучали вопросом. Сомнение родилось не от невежества, а от избыточного опыта.

– Так и представил себе дырку сквозь весь шарик. Потом передумал.

– Почему?

– Да никакая это не Земля. Для этого даже моих мозгов хватало.

Он обернулся, чтобы посмотреть, как я отнесусь к этим словам.

– Да?

Как на экзамене, когда нужно потянуть время, чтобы заполучить лишнюю минуту и вспомнить злосчастную формулу...

Он не стал ждать ответа:

– Конечно, удивление было, опаска, но чтобы я был потрясен, не скажу. Почему бы?

И в тот же момент ружье взлетело в его руке и дернулось.

Я вздрогнул. Выстрел был короток и негромок – кусты сглотнули эхо. А в кустах затрещали ветки и упало что-то тяжелое.

– Спа-койно, – сказал лесник. Он достал патрон, перезарядил ружье и только потом, приказав мне жестом оставаться на месте, вытащил из-за голенища нож и шагнул в кусты.

Теперь он был другой, вернее – уже третий человек. Первого – неуклюжего, староватого, неловкого – я увидел на рынке, в городе. Второй – маленький, добрый, домовитый – остался в доме, с Машей. А третий оказался сухим, ловким, быстрым и сильным. Этот, третий, стрелял.

– Коля, – позвал лесник из кустов. – Иди-ка сюда. Смотри, кого я свалил.

Подмяв длинные стебли, словно на травяной подушке, лежал большой серый зверь. У него были неправдоподобно длинные ноги, тонкие для массивного мохнатого торса, и вытянутая вперед, как у борзой, но куда более массивная, почти крокодилья, морда с оскаленными желтыми клыками.

– Уже прыгнул, – сказал лесник, упираясь в бок зверю носком сапога. – Повезло нам, что с первого выстрела взяли. Они живучие.

– Вроде волка?

– Говорят, они домашние раньше были, как собаки. Одичали потом, когда пастухов разорили. А теперь некул хуже волка. Человека знают, не любят. На человека охотятся.

Лесник ломал ветки, забрасывал ими некуда.

– Скажу своим. Потом заберут. До ночи никто не тронет. Где-то логово близко. На меня один уже бросался, покрупнее этого. Я промахнулся.

– Они по одному ходят?

– Не бойся. Они только зимой в стаи собираются... Солнце высоко. Поспешим.

Мы шли дальше по кромке кустов.

– Вы кому-нибудь про все это рассказывали?

– Нет.

Мы вышли на тропу. Кустарник остался позади, тропинка тянулась среди редких лиственных деревьев, обогнула неглубокую обширную впадину, заросшую бурьяном. Из листьев выглядывали обгорелые