Ничего я не понимал.

Лесник закинул ружье за плечи и пошел к одному из домов. Я последовал за ним в раскрытую дверь и окунулся в тяжелый, затхлый воздух. Там было темно, лишь через дыру в крыше падал свет, и глаза не сразу привыкли к полумраку. Лесник опустил рюкзак на землю.

– День добрый, – поздоровался он.

Ответа не было. Кто-то тяжело дышал в углу. Под стрехой завозилась какая-то птица, и оттуда ко мне спланировало знакомое розовое перышко.

– Как дела? – спросил в темноту лесник.

– Добри ден, Серге, – произнес глубокий, знакомый мне, чистый голос. – Как ехал?

Глаза начали привыкать. Лесник поставил ружье в угол, прошел в дальний конец хижины и наклонился над кучей тряпья.

– Хорошо доехал, – сказал он. – Я с братом приехал. Как живешь, Агаш-пато?

– Живу, – ответил тот же голос. – Где брат?

– Иди сюда, Николай, – позвал лесник. – С теткой познакомься.

В куче тряпья, прикрытая до пояса, лежала старуха в темной рубахе. Седые волосы гладко зачесаны, лицо гладкое, почти без морщин. Тетя Агаш была как две капли воды похожа на мою тетю Алену. Только без очков. Она должна была сейчас улыбнуться и спросить с неистребимой иронией школьной учительницы, знающей, что я не выучил урок: «Все-таки надеешься решить эту задачку?»

– Подойди ближе, – позвала старуха. Она протянула ко мне тонкую сухую руку. Мизинец и безымянный палец были отрублены. Она смотрела на меня в упор. Пальцы дотронулись до моего лица. Они были прохладными.

– Она не видит, – объяснил лесник.

– Твое лицо мне знакомо, – сказала тетя Агаш. – У меня был племянник с твоим лицом. Он взял меч. Его убили. Он был умный.

– Я зажгу свечу, – предложил лесник. – Здесь темно у тебя.

– Ты знаешь, где свечи. Как живет моя Луш?

Я обернулся к леснику. Лесник зажигал свечу.

– Луш передает тебе привет и подарки, – вспомнил он.

– Спасибо. Мне ничего не надо. Зуй меня кормит. И Курдин сын помнит закон.

Вошел Зуй. Он с грохотом ссыпал у глиняного очага посреди хижины охапку дров.

– Будете пить, – продолжала тетя Агаш. – Устали. У меня нет ног, – добавила она, повернув ко мне лицо. – Зуй сделает.

– Агаш по-русски почти как мы с тобой говорит, – сказал лесник. – Один раз слово услышит и уже помнит. Ты ихнего настоя много не пей. Полчашки – и хватит с непривычки. Но бодрость дает.

– Значит, все, что я видел, это отсюда?

– Отсюда. Что обыкновенное, я Маше не запрещаю. Она все хочет для своих чего-нибудь послать. И для меня. С деньгами у нас не богато. Вот и приходится. Но яйцами я не велел торговать. Строго запретил. Из них купу делают – такое лекарство. Но ты же Машу знаешь, своенравная.

– Что сделала Луш? – спросила тетя Агаш.

– Своенравная она.

– Она хорошая.

– А кто спорит?

В очаге трещали сучья, и на лицо тети Агаш падали отсветы пламени.

Агаш протянула руку за нары, на которых сидела, и достала оттуда две эмалированные кружки. Кружки были наши, обыкновенные. Сергей Иванович сказал:

– Мы сюда много принести не можем. Опасаемся.

– Да, – согласилась тетя Агаш. – Нам опасно богатство. Чашки чистые. Курдин сын мыл в воде. Серге боится синей лихорадки. Много людей умерло от синей лихорадки.

– Не за себя боюсь, – сказал лесник. – К нам туда боюсь инфекцию занести.

– Сейчас нет лихорадки, – возразила Агаш. – В нашем роду никто не умер. Серге принес круглые камни.

Я не понял, обернулся к леснику.

– Таблетки принес, – пояснил Сергей. – Отправился, понимаешь, в аптеку. Знания у меня в масштабе журнала «Здоровье» – я выписываю. Аспирин взял, тетрациклину немножко, этазол. С антибиотиками осторожность проявлял, чтобы побочных эффектов не было. Каждую таблетку пополам ломал. Ничего, обошлось.

– Ну, знаете, – взвился я. – Прямо удивляюсь порой. Вы же взрослый человек. Могли повредить. Организмы...

– Я не мог глядеть, как люди помирают, – отрезал лесник.

– Но если бы...

– Если бы да кабы, – передразнил меня лесник.

В его поступках была определенная логика, но во многом она была для меня неприемлема.

Я взял кружку с настоем. Настой был теплым, пряным. На дне кружки лежали темные ягодки.

– Пей, не спеши, – кивнул лесник. – Я тут человека жду.

Словно услышав его, в хижину вошел человек.

Агаш сказала что-то строгим голосом тети Алены.

– Сердится, что без предупреждения пришел, – пояснил лесник. – А чего сердиться? Кривой всегда так. Конспиратор.

Высокий одноглазый мужчина в коротком черном балахоне, подпоясанном ремнем, на котором висел короткий меч, поклонился Агаш. Лесник поднялся и, прижав руку к сердцу, подошел к пришедшему. Кривой заговорил быстро, швыряя словами в лесника. Все замерли.

– Хорошо, – произнес лесник по-русски.

– Хорошо, – повторил Зуй.

– Мой брат останется здесь. – Лесник подтянул ремень гимнастерки.

– Хорошо, – согласилась тетя Агаш.

Все они смотрели на меня. Я был обузой, помехой.

– Вы надолго? – спросил я. Первой реакцией было не согласиться: если все идут, значит, и я иду. И в ту же минуту я понял, что надо слушаться Сергея Ивановича, как слушаются проводника в горах. Только неясно, сам-то он знает дорогу?

– Наверное, ненадолго, – сказал лесник. – Если что, сам найдешь, куда идти? Дорогу не забыл?

– Может, все-таки с вами?

– Если нужно, сказал бы. По незнанию еще чего натворишь. Ты останешься, порасспроси тетку. Ружье тебе оставляю. С ружьем мне нельзя.

– Почему?

– А если оно им в лапы попадет? У меня и так на совести всего достаточно.

Кривой вышел. Лесник положил мне руку на плечо, словно хотел еще что-то сказать, но не сказал.

– Дай мне кружку, Серге, – попросила тетя Агаш. – Я допью.

Я передал ей теплую кружку. Заглянул в свою. Никакой бодрости не пришло, и я сделал еще два или три глотка и спросил Агаш:

– Можно я выйду, погляжу вокруг?

– Не ходи далеко, – сказала слепая. – Тебя нельзя видеть.

Я вышел на свежий воздух. Повозка уже переехала мостик и удалялась по дороге, окутанная пылью. Кривой ехал сзади на невысокой лошадке, так что его ноги болтались над самой землей. (Лошадка – пусть будет так.) Ветер раскачивал куклу. Полоска рта улыбалась. Я заглянул в соседнюю хижину. В ней было прохладно, стоял запах пыльного сена. Одно из бревен крыши когда-то рухнуло вниз, и сейчас казалось, что полоса света со взвешенными в ней пылинками соединяет крышу и пол, усеянный черепками и щепками. Деревня была полна звуков, рожденных ветром: скрипели жерди и доски, кричали вороны, шелестел сор в узкой щели между домами. Но звуки эти были пустыми, нежилыми.

Да, это тебе не Южная Америка. И не Индия... и не Австралия. Параллельный мир? Я представил себе,