? Ну, и когда ты собираешься её снова преодолеть? Летом? ? перебил Богдан, вложив в эти слова весь свой сарказм.

Эта язвительность показалась мне несвоевременной, но об этом я ему не сказал, а просто ответил:

? Нет, не летом. Летом тяжело бежать. Мой дядя Дмитрий ? лесник, поэтому имеет доступ в пограничную полосу. Летом ловят десятки перебежчиков. Он говорил, что зимой колючую проволоку заметает снегом. Пройти тогда на лыжах ? детская игрушка.

Я увидел реакцию Богдана, не закончив ещё говорить. С кривой усмешкой на лице он сказал:

? А если ты попадёшь на пограничников?

? Я про это подумал,? ответил я бравируя.? У меня есть револьвер. Или они, или я.

? Жить надоело?

Я замолчал. В моей голове металась тьма-тьмущая противоречивых мыслей.

Наконец Богдан заговорил:

? Михаил, ты ? романтик. Забудь про переход границы. Ты должен остаться тут. Тут очень много работы.

Он остановился и оглянулся, чтобы убедиться, что нас никто не подслушивает. Наклонившись ко мне и прикрыв рукой рот, словно боясь, что слова могут разлететься, он зашептал:

? Существует одна тайная организация. Она делает много хорошего.

? Тайная организация?! ? чуть не крикнул я, но моментально снизил голос. ? Ты принадлежишь к ней?!

Он пропустил мой вопрос сквозь уши.

? Пошли спать, ? сказал он. ? Про это мы поговорим завтра.

Вернувшись из школы, я увидел на своём столе записку:

Он очень торопился ? это было видно из его записки. Как всегда, она была написана каллиграфическим почерком ? каждая буква аккуратно написана и соединена с другой. Для меня его каллиграфия была образцом. Я так научился его повторять, что не отличишь от подлинника. Иногда пан Коваль просил подписать меня какие-то не очень важные записки или счета, так как, как он шутил, моя подпись смотрелась более подлиннее, чем его.

Их с Анной отъезд показался мне ещё более загадочным, когда на следующий день я обнаружил, что в подвале нет ни моих, ни его лыж. Принимая во внимание обстоятельства, при каких появилась Анна, а также то, что я заметил, как пан Коваль тайно от меня рисовал карту, я очень сомневался, что они просто поехали покататься на лыжах.

В своём воображении я видел, как они садятся в поезд до Яворы, выпрыгивают из него, надевают лыжи и направляются к границе. Завёрнутые в белые простыни, они сливаются со снегом. Речку и колючую проволоку вдоль неё покрыло снегом. На другой стороне границы они останавливаются и оглядываются. За ними остался мир страха и неверия. Там нет места сегодняшней жизни; там только ужасы будущего.

Однако меня удивило, что пан Коваль убежал. Разве он не слишком молод, чтобы начинать новую жизнь в неизвестных землях? К тому же это безответственно. Без него я буду вынужден присоединиться к хулиганам или уехать назад в село, а это ещё хуже. Село превратили в колхоз. Люди целый месяц гнут спину за несчастный мешок картошки. Это было подготовкой к обещанному будущему.

Вот если бы я драпанул за границу, это совсем другое дело. У меня были объективные причины ? статуя и директриса. К тому же я не имел никаких обязательств. Пан Коваль скучать за мной не будет, ? он опекал меня уже пять лет, и скорее всего, я ему сильно осточертел. На его месте, я бы радовался моему исчезновения. Отец не в счёт ? он умер. Да даже если бы и был жив, то сомневаюсь, что он очень горевал за мной. Он даже слова не сказал, когда я ехал во Львов. Припоминаю, что он был рад моему отъезду. Мать? Она единственная, кто будет за мной тужить. Но пройдёт много времени, пока она узнает о моём исчезновении. К тому же пан Коваль придумал бы для неё какую-нибудь убедительную историю. Она ему полностью доверяла.

Но какой смысл размышлять о переходе границы, если я уже передумал? Я остаюсь. Я вступаю в тайную организацию. Как выяснилось, Богдан уже несколько месяцев является её членом. Я войду в его «звено». Он рассказал мне о тайном характере организации, идеализме её членов, их полной преданности делу освобождения нашей страны ? это было основной целью организации.

Чем больше Богдан рассказывал, тем больше я захватывался. Я ежедневно встречался с Богданом после уроков. Мы поодиночке выходили из школы, шли в противоположных направлениях, но в обусловленное время «случайно» встречались в Стрийском парке. Это самый большой парк в юго-восточной части города. Зимой тут немного народу, но достаточно, чтобы быть вне подозрений.

Разговаривать в парке было безопасно, но и тут мы были начеку. Как говорил Богдан, даже деревья имеют уши. Время от времени мы останавливались, делая вид что просто разговариваем, и тихонько осматривались, не следит ли кто за нами. Моё увлечение организацией нарастало с каждым днём, словно прилив, заглушая страх перед Боцвой и перед «Ними», кто бы они не были. Я уже не один. Я стал частью тайного, но очень реального образования по имени «Организация». Было удовлетворено моё стремление принадлежать к чему-то, быть с людьми, которым я доверяю. Мои школьные чувства бессилия уступили место уверенности в себе. Безусловно, огромный вклад в это сделал и револьвер, спрятанный в подвале со времён немецко-польской войны.

Я стал владельцем револьвера, когда мы с Богданом игрались в милицию. Тогда польская армия уже покинула город, а красные ещё не установили своего режима. Собственно, он был мне не нужен, но мне нравился блеск и глубокая синева его стали. Если бы не пули, он смотрелся как симпатичная игрушка. Когда пришлось возвращаться к учёбе, я, не зная что делать, положил его в небольшую коробку и закопал в подвале.

Теперь я его выкопал, потому что Богдан сказал, чтобы стать полноценным членом организации, надо уметь метко стрелять. Через несколько дней, почистив его, я решил попрактиковаться без патронов у себя дома.

Мишень выглядела солидно ? красные круги, сужающиеся к центру. Посередине я нарисовал букву «Б», обозначающую директрису Боцву. Крепко держа револьвер в руке, я поднимал и опускал его (согласно с инструкциями учебника для Красной Армии), прицеливаясь в центр мишени. Вот линия моего прицеливания уже на букве «Б». Моя рука недвижима, словно замороженная, указательный палец нетерпеливо хочет нажать спусковой крючок…

Нажать его мне помешали шаги на веранде. Вскоре я услыхал скрежетание ключа в замке. Испугавшись, я схватил ящичек с патронами и спрятал вместе с револьвером под кровать. Мишень снять я не успел, она так и осталась висеть на двери спальни пана Коваля.

Открылись входные двери и на кухню вошёл мой опекун. Не успел я и поздороваться, как он увидел мишень: