Она чувствовала, что не может заставить себя выбраться из уютной постели, взглянуть в лицо тем переменам, что ожидают ее. Лутерин хорошо к ней относился, не более; на этот счет у нее не было сомнений. Она же могла позволить себе испытывать только ненависть к нему. Его небрежное обращение с ней, то, что он отдал ее этому животному в санях, это унижение все еще было свежо в ней, и это был лишь последний из таких примеров. Конечно, он не хотел унизить ее специально; просто обращался с ней как с обычной рабыней, придерживаясь принятых традиций.

Она имела все основания надеяться на то, что он решит восстановить ее положение в обществе. Она больше не будет считаться рабыней. Но если для этого потребуется выйти замуж за него, за убийцу ее мужа, она вряд ли сможет пройти через нечто подобное, пусть это и явилось бы залогом ее безопасности.

Кроме того, дом, куда привезли Торес, пугал ее, и это нисколько не улучшало ее настроения. Казалось, здесь в углах притаились призраки, всюду чувствовался холодный, враждебный дух.

Перевернувшись в огромной кровати, она увидела, что ее пробуждения уже давно молчаливо дожидается девушка-рабыня, стоящая на коленях у дверей. Торес Лахл села в постели, натянув на обнаженную грудь простыню.

— Что ты здесь делаешь?

— Господин Лутерин приказал мне помочь вам выкупаться, когда вы проснетесь, госпожа.

Девушка поклонилась.

— Не называй меня госпожа. Я такая же рабыня, как и ты.

Услышав такой ответ, девушка заметно растерялась. Обдумывая ситуацию и не переставая удивляться, Торес Лахл нагишом выбралась из постели. Потом величественно подняла руку.

— Помоги же мне! — приказала она.

Покорно кивнув, девушка повиновалась и проводила Торес Лахл в ванную, где из медного крана текла горячая вода. Как объяснила рабыня, все поместье отапливалось биогазом, в том числе производился нагрев воды.

Погрузившись в роскошно-теплую воду, Торес Лахл рассмотрела свое тело. После тяжелого путешествия оно отчасти утратило массивность. На бедрах медленно заживали царапины от когтей Уундаампа. И что хуже всего, она подозревала, что, возможно, беременна. От кого, она не могла сказать точно, но благодарила Прародительницу за то, что связи между ондодами и людьми никогда не давали приплода.

Борлдоран и ее родной город Олдорандо остались где-то далеко, за тысячу миль отсюда. И если ей доведется когда-нибудь увидеть родной край, то лишь благодаря невероятно счастливому стечению обстоятельств. Жизнь женщины-рабыни, как правило, тяжела и коротка. Торес хотела расспросить об этом девушку, которая помогала ее омовению, но почла за лучшее держать язык за зубами. Если Лутерин решит жениться на ней, ее участь изменится, станет в тысячу раз лучше.

Что он скажет? О чем попросит? Сделает ли предложение? Ей придется пройти через все, о чем он ее попросит.

После того как служанка вытерла ее полотенцем, Торес надела принесенную для нее мантию-сатара. Потом снова улеглась в кровать и погрузилась в состояние паука. С тех пор, как они покинули Ривеник, она в первый раз обращалась к миру духов. Там, внизу, существовал дух ее мужа, висящий в обсидиане, последняя инстанция для нее, искра во тьме, зовущая ее к себе.

Поместье радовало глаз, как всегда. Незатихающий северный ветер сдул большую часть снега. Оголившиеся поля были девственно чисты. На южной стороне за каждым деревом белел узкий клинышек снега, тонкий и вытянутый, словно птичья кость. Старший распорядитель, которого Лутерин знал с самых юных лет, сопровождал его в прогулке по поместью. Обычная жизнь начиналась вновь. Согнутые ветром каспиарны и брассимпсы выстроились словно на параде. Куда ни глянь, вблизи и вдали поднимались снежные пики, дочери и сыновья горной страны, сейчас полностью скрытой облаками. На севере в тучах виднелась Священная Гора, где находилось Великое Колесо. Лутерин резко прервал разговор и вскинул затянутую в перчатку руку в приветственном жесте.

Поверх прежней одежды он накинул теплую шубу и привязал к ремню поясной колокольчик. На конюшне голые по пояс рабы подвели ему молодого гуннаду для выездки. Двуногое ушастое животное удерживало равновесие за счет длинного хвоста и бежало на когтистых птичьих лапах. Как лойси и двулойси, рядом с которыми гуннаду обитали в дикой природе, гуннаду были некрогенами. Иными словами, они принадлежали к той категории животных, которые могли дать жизнь потомству только через собственную смерть. Однажды мать Лутерина горько сказала ему: «Впрочем, как и люди». У гуннаду не было матки; сперма в желудках превращалась в личинки, которые питались плотью родителей и прогрызали себе путь наружу до тех пор, пока не проникали в артерии. С потоком крови личинки распространялись по всему материнскому телу, приводя к быстрой смерти родителя. После этого личинки проходили через несколько ступеней развития, питаясь мертвой плотью, и, наконец, достигнув размеров, позволяющих выжить во внешнем мире, появлялись на свет уже как маленькие гуннаду.

Взрослые гуннаду были отличными верховыми животными, хотя и недостаточно выносливыми. Но тем не менее гуннаду идеально годились для коротких поездок, вроде осмотра поместья Шокерандитов.

Лутерин наслаждался чувством полной безопасности. Полиция никогда не решится войти на земли великого поместья. Пока его отец был в отлучке, развлекаясь охотой, Лутерин оставался в поместье за старшего. Несмотря на долгое отсутствие, несмотря на метаморфозу тела, сейчас он с легкостью вошел в свою роль. Все слуги, от старшего распорядителя до самого младшего раба, знали его. Было бы нелепо думать, будто что-то может пойти иначе. К тому же он был единственным сыном своих родителей.

У него были обязанности. Обязанности, которые надлежало исполнять. Он должен будет представить Торес Лахл матери. Ему придется поговорить с Инсил Эсикананзи; разговор будет неловким... А кроме того, у него есть и более серьезные дела.

Он вырос и возмужал. Он поймал себя на мысли о том, что не видит в отсутствии отца ничего плохого. Раньше он всегда скучал по отцу. Слово Лобанстера Шокерандита было здесь законом, как и слово его младшего сына. Но грозный Хранитель Колеса часто и подолгу отсутствовал. Отец любил грубую жизнь на природе, как он сам говорил, и выезды на охоту часто отнимали у него по два или три теннера. Отец уезжал, забирая с собой своих собак и лойсей. Иногда он уезжал в сопровождении одного лишь главного егеря, немого Липаротина. Взмах руки на прощание — и отец уносился прочь, в леса и поля, где невозможно было отыскать его след.

Эту небрежно вскинутую руку Лутерин помнил с самого детства. Что означал этот жест? Менее всего — знак любви к сыну и жене, которые провожали его, более всего приветствие духу гор, который один был товарищем отца на долгой охоте среди безлюдных скал.

Подрастая, Лутерин, сколько помнил себя, скучал по отцу. Он вырос без отца. Его предпочитающая одиночество мать мало чем могла заменить отца. Однажды Лутерин настойчиво попросил отца и брата Фавина взять его на охоту. Тогда он был очень горд тем, что его взяли, что он ехал вместе со взрослыми среди гордых каспиарнов; но немой Лобанстер предусмотрительно взял с собой своих сыновей, и менее чем через неделю Лутерину было велено возвращаться с сыновьями егеря домой.

Он презрительно фыркнул. Потом сказал себе, что предпочитает быть одиночкой, как отец. После этого его мысли перенеслись к Харбину Фашналгиду, которого он видел последний раз тогда, когда Уундаамп согнал капитана с саней. Только теперь Лутерин понял, как привязался к Фашналгиду, как хочет ему помочь. Его ревность к этому человеку, украдкой обладавшему Торес Лахл, испарилась.

Он вспомнил Харбина, прорычавшего свое немыслимое ругательство, и улыбнулся. Вот уж действительно одиночка, изгой среди людей! Возможно, именно поэтому слова капитана так задели Лутерина, слова о том, что он, Лутерин, жертва системы, или как там выразился капитан. В сердце у Фашналгида тоже таилось добро.