взрослые уже забыли, – тихое райское небо, тихое райское солнце.
XX
Детское к Иисусу ближе взрослого; ближе мужского – женское.
«Сын Марии», – это имя Его у всех на устах в Назарете (Мк. 5, 3), не потому, конечно, что Иосиф тогда уже умер, и о нем забыли, – «сын Давида, сын Иосифа», это помнили по всей стране и меньше всего могли забыть на Иисусовой родине. Он – «сын Марии», а не Иосифа, вероятно, потому, что Сын не в отца, а в мать; так похож на нее лицом, что, глядя на Него, все невольно об отце забывают, помнят только о матери.
Если Лука не случайно сближает эти два лица, в двух родственных по корню словах: ???????????? ?????, и, gratiosa, gratia: «радуйся, Благодатная – Божественно-прелестная»; «в прелести возрастал Иисус» (Лк. 2, 52), – то историческая подлинность и этой черты – сходства Иисуса с матерью, – как и всех остальных, уцелевших в Нерукотворном Лике, подтверждается Евангелием.
«Был Он лицом, как все мы, сыны Адамовы», – говорит Иоанн Дамаскин, ссылаясь, вероятно, на древние, может быть, первохристианские свидетельства, и прибавляет одну черту, должно быть, особенно врезавшуюся в память видевших лицо Иисуса: «был похож на Матерь Свою».[467]
Ту же черту, теми же почти словами, напоминает, ссылаясь, кажется, на других, помимо Дамаскина, древнейших свидетелей, Никифор Каллист: «было лицо Его похоже на лицо матери»; и повторяет, настаивает, видимо тоже чувствуя драгоценную подлинность этой черты: «был Он во всем совершенно подобен Своей Божественной Матери».[468]
Это и значит: вечно-девственное в Сыне Девы.
XXI
Вспомним апокриф Pistis Sophia о совершенном подобии Отрока Иисуса и Духа, Матери Его, Сестры, Невесты:
В первом Адаме, бессмертном, до сотворения Евы, два были одно,[470] а потом разделились на мужчину и женщину, и через это разделение – «стыдную рану», пол-смерть вошла в мир: люди стали рождаться, умирать. Два будут снова одно во втором Адаме, Иисусе, чтобы победить смерть.
XXII
«Ты прекраснее сынов человеческих». – «Иисус, действительно, прекраснее всего в мире и самого мира. Когда Он появился, то как солнце, затмил Собою звезды.[472] Чем же красота Его больше всех красот мира? Тем, что она ни мужская, ни женская, но «сочетание мужского и женского в прекраснейшей гармонии».[473]
«Я победил мир» (Ио. 16, 38), мог сказать только совершенный Муж. Но, глядя на Сына, нельзя не вспомнить о Матери:
Он в Ней – Она в Нем; вечная женственность – Девственность – в Мужественности вечной: Два – Одно. Люди недаром любят Их вместе. Нет слова для этой любви на языке человеческом, но, сколько бы мы ни уходили от Него, ни забывали о Нем, – вспомним когда-нибудь, что только эта любовь к Нему – к Ней – спасет мир.
XXIII
То, что мы чувствуем или когда-нибудь почувствуем, в поисках живого лица Его, обратно подобно тому, что чувствовали ученики Его на горе Елеонской, в день Вознесения.
Медленно отдаляясь, все еще благословляет их, смотрит на них; все еще видят лицо Его. Но дальше, дальше, – и уже не видят; видят только уменьшающееся тело, – как бы отрока – младенца – голубя – бабочки – мошки, – и совсем исчез. Но все еще смотрят пристально жадно в пустое небо, ищут глазами в пустоте.
Сами знают, что придет. Но что из того? Сколько веков – вечностей ждать! А сейчас – одни: здесь, на земле, живого лица Его уже никогда не увидят, голоса живого не услышат никогда. И пусто, страшно в мире, как будто умер, воскрес, и снова умер.
сообщает Лука (24, 52.) Но до того, как наступила радость, была же скорбь: если бы не было ее, не любили бы Господа.
То, что началось тогда, на горе Елеонской, продолжалось две тысячи лет в христианстве, до какой-то очень близкой к нам, но еще невидимой, точки в прошлом или будущем, где произошло или произойдет в нас нечто подобное тому, что испытали бы люди, летящие внутри снаряда с земли на луну, там, где земное притяжение кончается и начинается лунное: медленно сначала, постепенно, нечувствительно, а потом, внезапно, неимоверно, головокружительно, перевернулось бы для них все: только что летели вверх, и вот уже падают вниз. Так и для нас, в какой-то никем не замеченный миг между двумя Пришествиями, первым и вторым, двумя притяжениями, вдруг перевернулось или перевернется все. С этого-то мига и началось, или начнется, в наших поисках Лика Господня, обратно подобное тому, что испытали ученики Господни на горе Елеонской, в день Вознесения: так же пристально жадно смотрим и мы в пустое небо; но там, где для них последняя точка возносящегося тела Его исчезла, – для нас первая точка тела Его, нисходящего, появится; от них отдалялся—к нам приближается; была разлука – будет свидание. В этой единственной точке, как это ни удивительно, ни страшно, мы, несчастные, ничтожные, грешные, блаженнее тех Великих, Святых.
XXIV
Да, как это ни страшно для нас, мы, люди Конца, Второго Пришествия, ближе, чем кто-либо за две тысячи лет христианства, к тому, чтобы увидеть лицо Его – молнию.
Мир испепеляющая молния, землю и небо колеблющий гром, – от Него, а в Нем – тишина «Ты – Сын Мой возлюбленный. Ты – Мой покой – Моя тишина», – говорит Матерь Дух.
Мы еще глазами не видим, но уже сердцем знаем: чудо чудес, тихая, вечная молния, – вот Его лицо.
Том второй
Часть I. Служение Господне
1. Кана Галилейская
I
«Время исполнилось, и приблизилось царство небесное; покайтесь (обратитесь) и веруйте в