спастись.[787]
XV
«Диаволом» назван Иуда, Петр – «сатаною»; в чем-то на один миг они близнецы, двойники, почти неразличимые, – как сатана от дьявола? Нет, как один слабый и грешный человек – от другого, такого же грешного и слабого. Да и все остальные ученики, может быть, не лучше и не хуже этих двух: двенадцать Петров – двенадцать Иуд.
Петр от Господа «отрекся» – тоже предал Его, но покаялся вовремя.
Петр мог быть Иудой. Иуда – Петром; между ними расстояние, может быть, меньшее, чем это нам кажется. Верил Иисус в обоих и обоих любил до конца.[788] Если же в Иуде «ошибся», то ошибка эта человеческая дает меру любви Его, божественной.
Душу Свою не положил ли Господь за «друга» Своего, Иуду?
XVI
Но чем больше Иисус любит Иуду, тем больше тот ненавидит Его, и медленно зреет горький плод предательства под черным солнцем ненависти. Когда же созрел, – голову, должно быть, потерял Иуда, чувствуя, какая дана ему власть и свобода: судьбы Израиля, судьбы мира он один решит на веки веков. Этой-то свободы, кажется, и не вынес Иуда: сделался орудием зла нечеловеческого: «вошел в него сатана». Остался ли в нем или вышел, мы не знаем. Сделав через него дело свое, может быть, бросил его, как выжатый плод или пустую личину.
Крайнее зло нераскаянно, потому что здесь, на земле, почти всегда счастливо: счастлив Ганан, Иуда несчастен. Крайнего зла, сатанинского, кажется, не было в нем; было только среднее зло, человеческое, чт? еще ужаснее, конечно, как мера всего человечества.
Суток не пройдет от предательства, как Иуда уже раскается:
Страшным судом осудит себя и казнит:
Тело Распятого будет еще висеть на кресте, когда тело Предателя уже повиснет на петле. Всовывая шею в петлю, понял ли Иуда, что значит: «проклят висящий на древе»?
Начал хорошо, кончил худо; но и в конце, как и в начале, все еще – «один из Двенадцати». Пришел к Иисусу, ушел от Него, и опять пришел; полюбил Его, возненавидел – и опять полюбил.
И на страшном конце Иуды все еще неизгладимый, темным блеском блистающий знак славы апостольской.
XVII
Проклят Иуда людьми потому, может быть, что слишком людям близок. Да, как это ни страшно сказать, – стоит каждому из нас только заглянуть в себя поглубже, чтобы увидеть Предателя: все, кто когда-то в детстве верил во Христа, а потом отрекся от Него – «предал» Его, – «Иуды» отчасти.[789]
«Сыном погибели»,
, называет Господь Иуду (Ио. 17, 12). Слово это переводит Лютер не точно, но глубоко:
«Блудного Сына» принял отец и простил. Есть, может быть, в каждом из нас «Иудин кусочек», «блудный Сын», «потерянное дитя», или «Сын погибели».
«Господь Иуду простит», – этого мы не смеем сказать, но и «не простит» тоже сказать не смеем.
это, может быть, не только об Иуде сказано, но и о нас всех.
6. Тайная вечеря
I
В ночь со Среды на Четверг Иуда, «один из Двенадцати» – «один из Двенадцати», повторяют все четыре свидетеля с растущим недоумением и ужасом, – пошел к первосвященникам и обещал им «искать удобного времени, чтобы предать им Иисуса вдали от народа». Если те, по свидетельству Луки (22, 4–6), этому «обрадовались», то потому, конечно, что знали, что схватить Иисуса без «возмущения народного» можно было только так – не извне, силою, а изнутри, предательством, – дьявольским обманом любви накрыть Его внезапно, как птицелов накрывает птицу невидимой сеткой.
Лучшего для этого времени нельзя было выбрать, чем следующую ночь, с Четверга на Пятницу, с 14 низана на 15-е, когда по закону никто из иудеев не мог выйти из дому от захода солнца до восхода, справляя пасхальную вечерю, так что весь город в эти часы пустел, точно вымирал. Очень вероятно, что в том ночном совещании с первосвященниками эту ночь и выбрал Иуда и посоветовал им держать наготове вооруженных людей, чтобы по данному им знаку идти с ним, куда он им скажет.
II
Утром в Четверг послал Иисус, должно быть, из Вифании, где по обыкновению скрывался в тайном убежище, Петра и Иоанна, сказав им:
Зная, что не только дни, но и часы Его сочтены:
Иисус хочет сохранить эти последние часы, чтобы совершить одно из величайших дел Своих – то, без чего не может Он уйти из мира.
Выбрал дом, вероятно, давно уже уговорившись с хозяином, неизвестным другом Своим, может быть, отцом или матерью Иоанна-Марка, будущего евангелиста, «толмача» Петрова и спутника Павлова, в те дни четырнадцатилетнего отрока, который мог видеть и запомнить то, что происходило в доме в ту ночь. Все до последней минуты скрывает Иисус от Двенадцати, как будто даже им не верит: неизвестного друга не называет по имени посланным двум ближайшим ученикам Своим, Петру и Иоанну; сообщает им только, должно быть, тоже заранее условленный знак: «человек с кувшином воды». Последняя вечеря их будет тайною, как сходка заговорщиков. Прятаться должен от людей Сын человеческий в эти последние часы Свои на земле, как преследуемый палачами злодей или травимый ловчими зверь.
III
Верхнее жилье многих иерусалимских домов – легкая, наподобие чердака, беседки или терема, надстройка с отдельным к ней ходом, внешней лестницей, – состояла обыкновенно из одной большой «горницы», по-гречески
, по-арамейски hillita, устланной в зажиточных домах коврами и уставленной ложами, – столовой или спальни не для членов семьи, а для почетных гостей.[791]
Дом, чудом уцелевший от времен апостольских, на холме Сионском, в юго-западной части города, указывает церковное предание IV века. Тот же дом с куполом на плоской крыше изображен на древней, от VII века, найденной в развалинах города Маддабы (Maddaba), мозаичной карте-картине Иерусалима. В доме этом и находилась будто бы та «Сионская горница», где ел Господь с учениками пасху в предсмертную