Она думала о том, что ее жизнь, до этого такая спокойная и размеренная, резко переменилась и стремительно помчала ее вперед, навстречу судьбе.

За полгода до ее семнадцатилетия пришло письмо от отца, который совсем не баловал ее письмами. Еще не открыв его, она страшно разволновалась. Оно как обычно было коротким.

Почти все было подготовлено к свадьбе: Джеймс Уэддерберн, партнер отца, должен был выступить в роли жениха, Милли – невесты. Она с горечью подумала о том, что, очевидно, именно так и решаются дела в Гонконге: не принимаются во внимание чувства, привязанности, не требуется даже согласие одной из сторон. Правда, некоторые говорили, что ей повезло. Бывало и такое, девушек отправляли на Дальний Восток, чтобы они стали любовницами обрюзгших джентльменов, таких старых, что годились им в отцы.

Чем ближе был Гонконг, а стало быть, и свадьба, тем сильнее ее охватывал ужас. Единственным и весьма слабым утешением было, то, что она надеялась вновь оказаться рядом со своей любимой Мами.

Эта чернокожая экономка – теперь ей уже перевалило за сорок – с самого детства Милли занималась в доме Смитов домашним хозяйством, она была для Милли и подругой, и помощницей в те дни, когда не стало мамы. Если бы кто-то спросил Милли Смит, кто заменил ей мать в те далекие дни, она, конечно же, назвала бы Мами. Но когда Милли исполнилось одиннадцать лет, отец устроил ее в пансион, а сам возвратился в Гонконг, забрав с собой Мами. Так ее лишили и приемной матери, домой было идти не к кому. Поэтому школьные праздники она обычно проводила в опустевшей школе: бродила по опустевшим школьным коридорам, и шаги ее отзывались гулким эхом, мила чай с учителями, жившими при пансионе, которым не очень-то хотелось, чтобы их беспокоили.

– Что-нибудь стряслось? – спросил капитан О'Тул.

– Все нормально, – ответила она, возвращаясь из воспоминаний к действительности.

За свою жизнь О'Тул доставил на Восток много таких же молодых женщин, ставших жертвой брака по расчету В этом отношении британские колонисты мало отличались от индийцев.

Красивой женщине, естественно, не грозило остаться в старых девах, но очень часто женихом становился не тот, кого выбрала она, а тот, кто устраивал ее расчетливых родственников. Браки часто были следствием чисто деловых переговоров.

Капитан обливался потом под белым своим кителем. Эта бедняжка тоже стала жертвой брачного контракта, подумал он. Он знал ее батюшку, сэра Артура Смита, у него солидные вклады во многие банки, он один из директоров «Полуостровной и Азиатской Судоходной Компании», которой между прочим принадлежала и эта старая посудина.

О'Тул сразу все понял. Эта бедняжка была не лучшим товаром. Вырвали девчонку прямо из пансиона и теперь продадут какому-нибудь старикашке. О'Тул видел ее портрет в кабинете сэра Артура в Гонконге на Педдер-стрит: едва ли за нее бы дали дорого на матримониальном рынке. Милли недоставало столь ценимой здесь зрелой женственности, но она очень славная девочка, думал он. Впрочем, человеческие качества, видимо, в расчет не идут, поскольку тут были чисто деловые отношения. О'Тул вспомнил еще один милый здешний обычай: нежеланных дочерей отправляли обратно в Британию или заставляли становиться компаньонками у какой-нибудь старой ведьмы, причем они не получали за это ничего – кроме, конечно, прелестей дурного обращения с собой. Проклятье! Он надеялся, что судьба убережет Милли хотя бы от этого.

– Ты уже встречалась со своим будущим мужем? – спросил он.

– Нет, но я знаю, как он выглядит. – Милли раскрыла серебряный медальон, висевший у нее на шее.

О'Тул увидел лицо пожилого мужчины, полное, с красными прожилками, с седеющими бакенбардами, мужчины лет пятидесяти, не меньше. Этот господин тоже был ему знаком. Джеймс Уэддерберн, он и Смит были компаньонами в грузовом агентстве. Говорили, что дела у Уэддерберна шли далеко не блестяще.

– А что твоя мама думает обо всем этом, об этом браке во имя дела?

– Моя мама умерла, когда я родилась.

– Ну а ты сама? Что ты думаешь?

– Этого хочет папа. Он говорит, что очень беспокоится из-за того, что мы живем так далеко друг от друга.

– О Господи! – сказал О'Тул. Он сердился, и это делало его ирландский акцент еще более заметным. – Я о чем тебя спрашиваю? Чего ты сама хочешь? При чем тут твой папаша?

Повеял легкий ветерок, коснувшись их лиц своими горячими пальцами. Палуба гулко дрожала от погрузки. О'Тул чувствовал, что судьба этой девушки все более ему небезразлична.

– Не делаешь ли ты ошибки, юная Милли?

– Может и делаю. – Она опустила голову, потом лучисто ему улыбнулась, и на мгновение похорошела необыкновенно.

– Уэддерберн в два раза старше тебя. Ее ответ не замедлил себя ждать.