понимает! Просто это ее способ поддерживать волю к жизни и избегать отчаяния. И я должен помочь ей».

— Виллему… Где бы ты хотела жить? В Норвегии или в Швеции?

— Там, где ты, — тут же ответила она. Он улыбнулся.

— Я бы сам с удовольствием жил в Норвегии, но я связан со Швецией незримой нитью, — с семейством Оксенштерн. Они не захотят расставаться со мной. И к тому же я состою на службе, я королевский курьер. И, кстати, на какие средства я мог бы жить в Норвегии?

— Ты же можешь купить весь Элистранд! Это стоит того, чтобы жениться на мне!

— Глупышка, — рассмеялся он. — Ты, что, хочешь, чтобы тебя купил какой-нибудь горожанин? Я же не крестьянин, мой друг! Говорят, Габриэл Оксенштерн ходатайствует перед Его Величеством, чтобы дать дворянский титул отцу и мне за наши заслуги перед шведским государством. Не то, чтобы наши услуги были так уж велики, но все-таки это приятно!

— Сделать тебя дворянином? — с восхищением произнесла Виллему. — Дворянин Линд из рода Людей Льда! Да, это звучит!

— Да, это будет шведская линия.

— Но в таком случае… — высокомерно добавила она. — Я вряд ли смогу принять твое сватовство!

— Я это знаю, потому и не сватаюсь.

— Если бы! Разве ты не собираешься просить моей руки у родителей?.. Ах, Доминик, мы болтаем всякую чепуху, чтобы только забыть, где мы находимся.

— В этом нет ничего страшного, — ответил он, — ведь нас разделяет перегородка. Было бы гораздо хуже, если бы мы имели доступ друг к другу.

— Имели доступ друг к другу…

Доминик хотел во что бы то ни стало выведать у нее ее тайну о горном короле, поэтому и не упускал случая накалить атмосферу, твердо решив поговорить с ней начистоту.

Его глаза потемнели.

— Тогда я бы заключил тебя в свои объятия и нарушил бы все запреты Людей Льда!

— Ты бы сделал это? О, — еле дыша, прошептала она. — Мы бы не смогли это сделать, потому что за нами всегда кто-то наблюдает. И мы никогда не выйдем отсюда, никогда не сможем пожениться, так что этого никогда, никогда не будет… Но расскажи, как бы могла сложиться наша жизнь, Доминик.

В ее голосе звучала тоска.

— Хорошо, — застенчиво произнес он. — Но сначала я хочу, чтобы ты узнала, что у меня никогда не было женщин. Так что мне нечего сказать о своей опытности.

— Ты никогда…

От него не могла укрыться ее радостная интонация.

— У меня было много возможностей такого рода. Но я мог думать только о тебе. И в сердце моем была скорбь, потому что ты не хотела забыть того, ты знаешь, кого…

— Кого? — не поняла она.

— Того, чье имя мне не хочется произносить…

— А Эльдара Свартскугена? Понимаешь, я его совсем забыла. Совершенно! Полностью!

— Слава Богу!

— Доминик, я тоже чистая, нетронутая. Да, можно сказать…

— Ты хочешь сказать, что он…

— Нет, не он.

— Кто же? — почти крикнул он. — Или ты имеешь в виду того насильника?

— Нет, меня никто никогда не насиловал. Речь идет о горном короле…

Доминик окаменел: опять она за свое…

— Виллему, — тихо сказал он. — Ты хочешь сказать, что тебя кто-то соблазнил? Ты хочешь сказать, что этот горный король злоупотребил твоей буйной фантазией?

— Нет, нет, я же сказала, что с мужчиной еще не была, что я девушка! Это я сама, Доминик, совершила безумный поступок!

Ему было больно слышать это, но все же принудил себя спросить:

— Что же ты натворила? Ты должна все рассказать мне, ты ведь знаешь.

— Я не знаю, стоит ли…

— Возможно, мы не выйдем отсюда, мой друг. Доставь мне радость, доверься мне!

Она вела молчаливую борьбу с собой.

— Виллему, — прошептал он. — Я хочу тебя…

Это подействовало. Она подняла голову и посмотрела на него сияющими глазами, но нерешительно, все еще не осмеливаясь довериться ему.

— Так что же было с горным королем? Что такое ты натворила?

— Нет, это не я, — торопливо ответила она. — Это сделали наши работники…

— Объяснили же, в чем дело.

— Они пели.

— О горном короле?

— Да. И я представила себе, как он выглядит: он был похож на тебя. Если честно, то он и ты — одно и то же.

Доминик слушал, не перебивая. Но на этом ее сумбурные пояснения закончились.

— И что же в этом плохого?

— Эта песня… — она помедлила, — не очень приличная.

— Не очень приличная? — произнес он, с трудом сохраняя серьезность.

— Если спеть куплеты по порядку, то это просто ужасно.

— Спой ее мне, Виллему!

— Не-е-ет! — возмутилась она. — Никогда в жизни!

— И это все?

Виллему не отвечала.

— Значит, было что-то еще, — тихо произнес он, придвинулся поближе к перегородке, просунул в щель руки.

Поколебавшись, Виллему взяла его за руки.

Он ласкал ее ладони большим пальцем, медленно и ритмично.

— Разве ты не видишь, что я хочу ее послушать? Теперь, когда мы одни — ты и я. Дай мне немного помечтать!

Прижав лоб к перегородке, она закрыла глаза.

— Когда они пели, я думала о тебе. И мне было так хорошо…

— Могу себе представить. Расскажи, как именно…

— Тогда мне удалось справиться с этим…

— Потушить огонь?

— Именно так. Но откуда ты знаешь?

— У меня тоже бывали мечты и фантазии, — улыбнулся он, — о тебе. Хотя сам я не занимался колдовством… Но ты сказала «тогда». Означает ли это, что было что-то еще?

— О, да, — горячо произнесла она, подбодренная тем, что у него бывали сходные переживания. — Это было только начало. На следующий день я пошла в лес, было удивительно жарко…

— Я помню эти дни, в Швеции тоже было тепло…

Он щекотал кончиками пальцев ее ладонь, легко-легко, едва касаясь кожи. Это наполняло ее доверием к нему.

— Там, в лесу… — с дрожью в голосе произнесла она, — я нашла солнечную поляну. И там… Нет!