Мало-помалу, стараясь удержать нашего младенца в строгих рамках послушания, мы начинаем позволять ему брать ход наиболее для него естественный, однако мы должны регулировать быстроту этого хода в соответствии с угодьями. В зарослях и местах, богатых дичью, придется часто возвращаться к задержанному ходу.

Примем за правило ставить границею поиска нашего младенца естественные границы поля, где мы заставляем его работать. Таким образом мы сокращаем поиск, идя по полю в направлении его длины, и делаем поиск более широким, проходя поле посредине, перпендикулярно его направлению, если ветер допускает этот маневр.

Из описания следующего урока мы узнаем способ сдерживать Фрама, если он начнет увлекаться, что маловероятно после тех многочисленных уроков, что мы ему дали.

Вначале будем всегда стараться по возможности выбирать дичь, ибо первые уроки запечатлеваются неизгладимо. Так большая часть собак, натасканных исключительно по перепелам, получает привычку к стойке накоротке; натасканные по коростелям привыкают искать низом и только и думают о том, как бы сорвать со стойки.

Мы считаем должным укладывать собаку на стойке по зайцу, чем создается начало прекрасной привычки собак, действительно хорошо поставленных, ложиться при виде зайца. Когда Фрам заметит зайца близко ли, далеко ли, мы свистим настолько сильно, чтобы он нас слышал, и требуем, чтобы он тотчас же и без колебаний лег. Но, увы, может случиться, что наш младенец, недостаточно выдрессированный, скроется от нас в погоне за взбуженной дичью, за которой инстинкт его заставит броситься. Погоня эта будет иметь свой естественный конец, и тогда мы сможем наложить свою руку на чоккорду; отведем же нашего проказника точно на то место, где бы он был, когда увидел взбудившегося зайца, повторим ему «лечь» недовольным тоном и оставим его лежать двадцать минут, чтобы он одумался; сами мы сядем в тридцати метрах сзади него и целых три минуты будем кричать «лечь» или издавать пронзительные свистки. Если мы курим, то здесь мы будем иметь прекрасный случай покурить, какого в другой раз может не представиться.

По прошествии двадцати минут, мы идем к собаке, берем ее на сворку и ведем домой. Это для нее большое наказание. Если этот проступок единичный или повторяющийся очень редко, то описанного наказания будет достаточно, чтобы привести грешника к покаянию.

Если, напротив, мы имеем дело с натурой очень неподатливой, которую мы не смогли сделать более мягкой (что почти всегда бывает по нашей вине), мы кладем железный кол и колотушку в нашу сумку, привязываем к концу чоккорды, длиною тридцать метров, крестом две палки, около двадцати сантиметров каждая, и пускаем собаку в поиск. Представим себе случай самый неблагоприятный: щенок срывает со стойки и уносится сзади дичи, он не сделает и пятисот метров, как приспособление, волочащееся за ним, зацепится какою-нибудь своей частью и отдаст нам в руки нашего изверга. Тогда мы отведем его на место, где начались его прегрешения, крепко привяжем его цепью, которую он не может ни разорвать, ни разгрызть, и сердитым тоном прикажем лечь, что может только поспособствовать спасительному размышлению. Сами мы отходим, и если нам удастся самим поднять дичь под носом у собаки, то это будет для нее прекрасным уроком.

Полчаса такого сурового ареста и затем возвращение домой не позволят больше щенку видеть гоньбу за дичью в розовом свете.

В следующий раз мы не дадим нашему младенцу настолько удалиться от нас, чтобы конец чоккорды уже не был более в нашей власти, и предупредим всякое увлечение чувствительным одергиванием.

Но мы не перестанем повторять, что этого никогда бы не случилось с собакой, выдрессированной дома по нашей методе.

Мы еще не говорили о палке, ибо очень трудно наказать ею вовремя и достичь всех благ, ожидаемых от нее.

В начале нашей деятельности мы как-то вывели в поле молодого пойнтера, на которого мы с полным основанием возлагали большие надежды; по свистку он ложился на любом расстоянии и, хотя имел исключительно страстный поиск, уже в восьмимесячном возрасте был полезным компаньоном. Однажды, увлеченный дурным примером собаки, преследовавшей раненого зайца, он пошел следом за ней и, на несчастье, помог той завладеть зайцем, которого они и поделили побратски, съев без остатка.

Мы взяли Бана-Бака на сворку, отвели его на то место, где он был, когда увидел зайца, и задали ему предписанную советом одного ветерана потасовку. Результат был очень простой, час спустя Бана-Бак опять погнал зайца и, прогнав с километр, потерял его, но весь день мы не могли наложить свою руку на собаку, она носилась в двухстах метрах перед нами, помня о побоях. На другой день мы снова прибегли к помощи чоккорды, и животное возвратилось к исполнению своего долга.

Но надо сказать, что по дрессировке Бана-Бак был много ниже Фрама.

Бывают собаки, которые после наказания за увлечение задаются вопросом, за что их побили, и соединяют в своем уме мысль о дичи с мыслью о наказании, поэтому, чуя дичь вправо от себя, они уходят влево. Немецкие охотники называют таких собак «блинкер»; их исправление часто требует много времени.

Бессилие сторонников побоев заключается в невозможности действовать на расстоянии и в том, что им приходится бить собаку, когда она, возвращаясь к ним, приносит, так сказать, повинную.

Два священных правила должны управлять искусством наказания:

— наказание не должно влечь за собою досады со стороны наказанной собаки на хозяина, следовательно, лучше всего заставлять наказывать помощника.

— наказание имеет тем большую силу действия, чем скорее оно будет следовать за проступком.

Последним объясняется обычай некоторых охотников стрелять по молодой собаке, сорвавшей со стойки, погнавшей зайца или бросившейся в направлении слышного издали выстрела.

Наказание, исключительное по своей суровости, следующее тотчас за проступком и происходящее как бы с неба, производит иногда великолепное действие. Один из наших друзей, обладатель ирландского сеттера, которого, благодаря его горячности, было очень трудно удержать в руках, охотился однажды вместе со своим сыном, делавшим первые шаги на охотничьем поприще, недалеко от нас, в полосе люцерны. Из-под собаки выскочил заяц, — та тотчас погналась за ним, несмотря на окрики «лечь», испускаемые нашим другом, удержавшимся от выстрела, но палец слишком горячего молодого человека, видевшего на мушке своего первого зайца, нажал на спуск, и Бокс в сорока шагах получил себе в ягодицы большую часть снаряда дроби № 7, от которого ему пришлось плохо, тогда как зайцу он не причинил никакого вреда.

Через девять дней Бокс возвратился к работе, но он готов был скорее провалиться сквозь землю, чем погнать зайца. Случай оказался счастливым, однако мы не можем рекомендовать такого способа, делающего мало чести человеку, охотящемуся для своего удовольствия. Конечно, найдется меньше собак, выдрессированных этим способом, чем изуродованных и получивших отвращение к охоте.

Только поступки, ставшие для собаки инстинктивными, благодаря ее воспитанию, начатому с раннего возраста и проведенному без послаблений, делают ее действительно хорошею.

Мы можем извлечь пользу из случаев с Бана-Баком и Боксом, мы будем знать, что надо, насколько воз-можно, изолировать себя от охотников, обладающих слишком быстрыми пальцами, и от их собачек, подающих дурные примеры.

Когда можно начинать брать с собою ружье? Совершенно определенный ответ таков: когда собака будет настолько выдрессирована, что совершаемые ею ошибки будут исключительно результатом ее неопытности. Выстрел, от которого падает дичь в нескольких шагах от собаки, представляет большой соблазн для грешника, чем работа, описанная в предыдущем уроке. Ясно, что мы, переходя в дрессировке от более легкого к более трудному, не выведем на охоту младенца, еще плохо поставленного, который