позвольте я угощу вас домашним ужином. Не лучшее время для еды, моего диетолога хватил бы удар от такого распорядка. Но мы солдаты, нам ведь не привыкать питаться, когда есть возможность, верно? Я решила — приготовлю вам дахи маччи.

При упоминании о еде я ощущаю голод. Будто и не ужинал сегодня с Гусом.

— Это верно. Жуем все, что шевелится. А это, что вы назвали, оно летает или ползает? — осторожно интересуюсь я.

О'Хара хитро смотрит на меня. Испытывает мое терпение, явно наслаждается моим любопытством.

— Это плавает, — наконец отвечает она. — Я с Кришнагири Упаван, с индийской планеты, не забыли? Вы путаете индийскую кухню с китайской. Дахи маччи — блюдо из рыбы.

— Сырой?

— Ивен, я похожа на японку? Это не японская и даже не корейская кухня. Это — индийская. Мы не едим рыбу сырой.

— Вы и на индианку непохожи, Шар, — честно признаюсь я. — А из ваших рук я съем даже сырого ежа.

— Смелое утверждение, — щурится она. — Надо подумать…

— Рыба вполне подойдет, не утруждайтесь, Шармила, — быстро добавляю я.

— Ну-ну. А на закуску, — она продолжает возбуждать мои звериные инстинкты, — я приготовлю пакоры с таматар чатни.

— Не ожидал от вас, Шармила, — скорбно говорю я.

— Жаренные в тесте овощи с чем-то вроде томатного соуса, только в сто раз вкуснее, — с улыбкой переводит она.

— Шар, вы просто искуситель какой-то. Но продукты за мой счет, — пробую я поторговаться.

— Боитесь показаться невоспитанным? Я вас разочарую — специй, которые я использую, тут не продают. Так что придется вам смириться с ролью гостя.

— Шар, вы специально мною манипулируете или это в вас от природы? С вами — как на минном поле: неизвестно, на что наступишь в следующий момент, — жалуюсь я.

— Вас это напрягает?

— Не особенно. Но непривычно как-то. Вы очень необычная женщина, лейтенант, мэм.

— Это индивидуальная реакция на вас, сержант, — с улыбкой отвечает она. — Терпите. Я еще не решила — нравится мне видеть недоумение на вашем лице или вы материнский инстинкт во мне будите.

— Надеюсь, что ни то, ни другое, Шармила, — но сказать я хочу совершенно не то. Вовремя прикусываю язык.

Она отпускает мой локоть, достает из сумочки коммуникатор и начинает инструктировать домашнюю систему. Я смотрю на нее и слушаю, открыв рот, словно она говорит на другом языке, незнакомом, красивом и ритмичном. Видел я искусных поваров, но такое…

— …и не забудь вынуть гвоздику и лавровый лист, после того как чатни загустеет… — строго выговаривает она автоповару, — …масло с пакор должно стечь сразу после жарки… лук жарить, пока не станет прозрачным, а не как в прошлый раз… кефир свежий закажи, только не жирный… имбирная паста в третьем контейнере… дахи маччи подашь горячим… чапати сохрани теплым, но не горячим… на десерт — митхи ласси… мед не забудь… готовность — через час.

Она прячет коммуникатор. Торжествующе смотрит на меня.

— Вы просто как генерал на поле боя, Шармила, — спешу я выразить ей свое восхищение.

— Удивляетесь, наверное, что готовлю не сама?

— Ну, автоповар в простом индийском доме я представляю с трудом, — отвечаю как можно более дипломатично.

— Правильно не представляете, — вздыхает она. — Если бы я жила на Кришнагири, замуж бы вряд ли вышла: такая неумеха там не нужна никому, даже в продвинутых белых семьях. А автоповар — умница, я сама его программировала. Иногда я балуюсь вкусностями, к которым в детстве привыкла. Ем и дом вспоминаю. Правда, там я их ела не слишком часто — мама меня держала в строгости.

Она улыбается немного грустно. Снова берет меня под руку. Патрульный джип медленно катит мимо, освещая нас фарами. Наши длинноногие тени с короткими туловищами прыгают с тротуара на стену и прячутся в ней. Я слышу, как пищит в машине сканер, считывая данные с «пауков» — биочипов у основания шеи. Мы снова одни. За разговором расстояние незаметно. Мы сворачиваем с Цветочного бульвара и через пару кварталов приходим к дому Шар — уютному четырехквартирному особнячку с отдельным подъездом на каждого жильца, неотличимому от десятков близнецов, выстроившихся в ряд и теряющихся в темноте скверов.

— Вот мы и пришли, — просто говорит О'Хара и отпускает меня.

Я ощущаю себя под прицелом сотен глаз. Дурь, конечно, спят все давно. Воображение рисует лицо комбата, читающего доклад службы наблюдения о нежелательных личных связях, и почему-то взводного с прищуренными внимательными глазами. Я готов прикоснуться к чему-то запретному. Настолько запретному, что даже разговоры об этом — табу. Я поднимаю ноги, они оплетены травой-путанкой, я продираюсь сквозь ее заросли, невесть откуда взявшиеся на брусчатой палубе, и жалею, что на мне нет брони с ее мощными усилителями мускулатуры. Предатель-фонарь огромным целеуказателем высвечивает мою фигуру на пустом пространстве ночной улицы. Я виден в мельчайших деталях. Мои подленькие устремления и трусливые мыслишки видны в системах слежения как на ладони. Виски стиснуты ледяной рукой. Я упрямо продираюсь к спасительной темноте мозаичной дорожки у невысокого крыльца. Невидимая рука тянет меня за шиворот. Трудно дышать.

— Ну что же вы, Ивен! Входите! — Изящная фигура О'Хара четко вырисована на фоне яркого светового прямоугольника.

Свежий ночной воздух с шумом врывается в мои легкие. Я делаю глубокий вдох и поднимаюсь по каменным ступенькам.

Непонятная скованность не отпускает меня. Я сконфужен, словно меня поймали на месте мелкого преступления — ну там конфету в супермаркете в карман сунул или что-то подобное. Шар пропускает меня вперед и слегка подталкивает, буквально заставляя идти вперед. Смотрит сбоку снисходительно и немного насмешливо. Или это мне кажется? Я останавливаюсь на пороге и удивленно осматриваюсь. Ее квартира дышит уютом. Нет, не так. Каким-то непередаваемым аскетическим комфортом, смесью рациональности и женского тепла, что ли. Просторная квадратная комната. Дышится легко. Стилизованный под старину грубый дощатый пол. На окнах — шторы из струящегося золотистого шелка. Стены в бежевых тонах. Золотая фигура Будды на полосатом ковре в центре комнаты напоминает мне о суетности жизни. Широкая напольная ваза с водяными цветами. Низкий столик, весь поделенный на узорчатые квадраты, инкрустированный то ли латунью, то ли бронзой. Темное стекло заливает его поверхность, матовые блики светильников играют на нем, сами светильники горят на стенах почти настоящим, живым огнем из витых подсвечников. Большое зеркало в тяжелой резной раме. Низкий диван-ложе с изогнутыми кривыми ножками и полосатыми же подушками. Дальний угол оплели какие-то живые зеленые плети. Между штор проглядывают резные деревянные ставни. Тяжелый книжный шкаф темного дерева, весь потемневший от времени, сквозь забранные стеклом решетки проглядывают корешки настоящих бумажных книг. Чужое жилье — как живое существо, оно осязаемо манит меня к себе, зовет поболтать о глупостях. Мне хочется сбросить свои грубые ботинки и усесться на пушистый ворс ковра, погрузив в него пальцы. Золотой истукан насмешливо смотрит сквозь меня.

— Ну как вам мое логово? — слегка напряженно интересуется из-за спины О'Хара.

Я просто молча развожу руками. Что я могу ответить? Дом способен сказать о человеке больше, чем он сам. Дом — чья-то распахнутая душа. Смотрю на вопрошающее лицо Шармилы.

— Лейтенант, какого черта вы забыли в Корпусе? — говорю я первое, что приходит на ум.

Она смеется, подталкивая меня к диванчику. Сбрасывает шпильки и становится похожей просто на гибкую кошку на мягких лапах.

— Я хочу сесть на пол, Шар. Это не будет невежливым? — Мою сорванную крышу без остановки несет