Проснулся Колон лишь во второй половине следующего дня, бодрый и полный сил. В иллюминаторы увидел спокойное, залитое солнцем море.

Гарсия, стюард, принёс ему еды, на которую он набросился с жадностью изголодавшегося человека.

Скоро появился Коса, чтобы определить местоположение судна и передать полученные результаты на другие каравеллы. О точности говорить не приходилось, поскольку во время урагана никаких замеров не делали.

Выйдя на палубу, Колон полной грудью вдохнул свежий воздух. Устойчивый ветер надувал паруса. На борту царил полный порядок. Разрушенное ветром и волнами уже заменили. Команды боцмана и плотника поработали на славу. Хватило дел и цирюльнику-хирургу, поскольку шторм и предшествующая ему жаркая схватка оставили на моряках немало отметин.

Западный горизонт, к которому они продолжали идти, оставался всё таким же пустым. Впрочем, последнее теперь больше волновало Колона, а не матросов, поскольку буйство морской стихии, похоже, забрало у них всю энергию, и теперь они не могли возмущаться, не то что бунтовать.

Вновь у корабля появились тунцы, пролетела мимо стайка птиц, держа курс на юго-запад. Родригес Хименес, поднявшись по трапу, обратил на них внимание адмирала.

— Если бы не миражи, которые уже столько раз обманывали нас, — заметил идальго, — я бы сказал, что земля совсем близко.

— Наверное, так оно и есть, — не стал разубеждать его Колон. — Это же цапли, которые никогда не улетают далеко от земли.

Это утверждение на самом деле явилось очередной догадкой, хотя, возможно, основывалось на его личных наблюдениях. Во всяком случае ранее ему не приходилось видеть цаплю над морем на большом расстоянии от берега.

Слова его достигли ушей трёх или четырёх матросов, сращивающих канаты, и все они с надеждой подняли головы к небу, провожая взглядом больших серых птиц.

Какое-то время спустя они увидели пеликана, а ещё позже утку, предвестницу суши. Появились и другие свидетельства близости земли. Из моря выловили зелёную ветку с ягодами. А Мартин Алонсо, приплывший на ялике с «Пинты», привёз с собой часть ствола сосны, поднятой ими из воды. Он доложил, что «Пинта» с честью выдержала ураган, и высказал предположение, что земля совсем рядом, но искать её надо на юго-западе.

Колон, однако, с ним не согласился, продолжая утверждать, что Сипанго находится на западе. Говорил он об этом столь уверенно, что Мартин Алонсо не стал спорить, а отбыл на свою каравеллу.

Когда его ялик отвалил от борта, Аранда, присутствовавший при разговоре, спросил адмирала, на чём основана такая убеждённость.

— Убеждённость? — Колон рассмеялся и ответил с предельной откровенностью, которую позволял себе только с Арандой: — Убеждён я только в одном: если мы будем идти зигзагами, то можем пройти мимо всех островов океана. А прямолинейное движение, по крайней мере, гарантия того, что рано или поздно мы наткнёмся на землю.

— Я молюсь за то, чтобы это случилось рано, — вздохнул Аранда, — ибо матросы затихли только на время. Признаки близости земли приободрили их. Но да поможет нам Бог, если они и на этот раз окажутся ложными.

Солнце закатилось за пустынный горизонт, и в вечерней молитве, как обычно пропетой на корабле, слышались меланхолические нотки.

А потом команда видела, как Колон беспокойно расхаживает по юту под ночными звёздами, отбрасывая чёрную тень в свете фонаря.

Внезапно он остановился, схватился за поручень, всмотрелся в темноту шкафута. Внизу шевельнулись какие-то тени.

— Эй! — позвал он их.

— Что, дон Кристобаль? — ответил ему Хименес.

— Поднимайтесь сюда, — возбуждённо воскликнул Колон. — Кто там с вами? Поднимайтесь вдвоём.

Хименес тут же поднялся на ют, за ним следовал Санчес, также один из обедневших дворян.

Пальцы Колона сжали руку дона Родригеса, как железные тиски.

— Посмотрите туда. Прямо перед собой. В направлении бушприта. Скажите мне, что вы там видите?

Всмотревшись, Хименес увидел яркую точку, огонёк, и сказал об этом.

— Да, огонь! — кивнул Колон. — Я боялся поверить своим глазам. Или фонарь, или факел. Им машут из стороны в сторону. Видите?

— Вижу, вижу.

Колон повернулся. Присущее ему спокойствие исчезло. Он дрожал от возбуждения.

— Видите, Санчес? Посмотрите! Видите?

Он указал на крошечный огонёк. Тот, однако, исчез, и Санчес ничего не увидел.

— Но он там был, дон Родригес это подтвердит, — настаивал Колон. — Светили с суши. С суши! Вы понимаете?

— Несомненно, адмирал, — согласился Хименес. — Другого и быть не может.

— Наконец-то земля, — вздохнул Колон. Затем осенил себя крёстным знамением и выкрикнул во весь голос: — Земля! Впереди земля!

Крик разбудил «Санта-Марию». Зашевелились спящие на шкафуте. Загудели голоса. Матросы делились друг с другом услышанным, Хименес и Санчес спустились вниз, чтобы рассказать, что они видели. В ту ночь на флагманском корабле уже не спали. На нём царило возбуждение, надежда, но не вера. Слишком часто земля оказывалась призрачной, о чём напоминал им Ирес с перебинтованной головой.

— Свет, фонарь, — ёрничал он. — Да ещё кто-то им махал. Ерунда. В небе полно звёзд, но никто же не заявляет, что они светят с земли. И не говорите мне об этом. По эту сторону ада земли нам не видать. Сгинем мы в пучине морской, и никто не выроет нам после смерти могилу. Рыть будет негде.

Многие соглашались с ним. Но к двум часам после полуночи, когда взошла луна, число скептиков заметно поубавилось. На «Пинте» вновь громыхнула бомбарда, а в двух лигах впереди в серебристом сиянии они увидели береговую линию.

Изумлённое молчание сменилось радостными криками вперемешку с истерическим смехом и даже рыданиями.

А затем штурман и боцман передали команде приказ адмирала убрать паруса. Колон решил не приближаться к берегу до рассвета.

С гулко бьющимся сердцем стоял он на юте, с нетерпением ожидая прихода дня, чтобы увидеть, то ли перед ним Сипанго с золотыми крышами, то ли маленький, затерянный в океане островок. Великую радость, как и печаль, тяжело переживать в одиночку, поэтому он вызвал к себе Аранду.

— Я оказался прав, Васко. Доказал этим придворным насмешникам и докторам из Саламанки, что заморские территории не фантазия, а явь. Сколько мне пришлось претерпеть унижений, вымаливать крохи, словно нищему на паперти. Но не зря говорят, хорошо смеётся тот, кто смеётся последним. И все последующие поколения вместе со мной будут смеяться над докторами из Саламанки, посмевшими назвать меня мошенником. — И голос его вибрировал от юношеского задора. — Завтра, Васко, нет, уже сегодня, я стану адмиралом и вице-королём земель, которые лежат перед нами. И передо мной склонятся те испанские гранды, что видели во мне лишь безродного иностранца.

Но тут же при мысли о Беатрис взгляд его затуманился, и в молчаливой молитве он попросил деву Марию позволить ему разделить свой триумф с любимой женщиной.