грузить наше богатство.

Звучало обидно, но никто особо не спорил: хотя жажда поживиться была велика, страх перед Нидхеггом или чем похуже пересиливал. Я понимал резон ― пусть лучше кто другой столкнется с опасностями. Для грабежа хватит возможностей и потом.

Окоем внезапно осветился и загрохотал позади, когда я опустился в проход. Я шел последним, почти на карачках, то и дело вздрагивая от боли, когда задевал раны, и нес только свой меч. Я едва различал идущего впереди Эйнара, но слышал его сдержанные проклятия и тяжелое дыхание. Еще дальше впереди двигались Кетиль Ворона, Валкнут и Иллуги Годи, они старались держать факелы подальше от лиц и при этом не толкнуть локтем шаткие бревенчатые подпорки.

Со свода капало, вода стекала по шее ― ручеек пополз по тыльной части моей руки, когда я коснулся крыши. Что-то впилось мне в колено ― металл. Я вытащил занозу, рассмотрел тусклый блеск, прижал к себе, увидев сияние серебра.

Теперь, присмотревшись, я увидел груды тусклого, почерневшего от времени металла. Мы прокопались прямо сквозь стену из серебряных предметов.

Моя рука наткнулась на что-то липкое; когда я поднес ее к лицу, то ощутил запах железа и свежей крови. Эйнар, который тек, словно дырявое ведро, полз по туннелю и вдруг выпрямился.

Следом за ним вылез в могильник Атли и я.

Я совершенно не знал, с чем мы можем столкнуться. Мне представлялась пещера из саг с обилием сокровищ, но хотелось надеяться, что обойдется без свернувшегося в кольца дремлющего дракона.

Но нас ждала не пещера. Даже при свете факелов, которые высоко подняли Кетиль Ворона, Сигтрюгг и Иллуги, было видно, как почитали Атли его подданные.

Могильник с полом, вымощенным камнем, был размером с маленький городок, впечатление усиливалось теряющимся во мгле высоким сводом крыши; гигантские, все еще прочные деревянные балки входили в углубления мощных каменных колонн.

Каменные плиты вели к огромному, деревянному, с серебряной отделкой трону, который величественно возвышался над площадью. Груда парчовых одежд у подножия переливалась красным, синим и зеленым.

И повсюду вокруг высились темные, неясных очертаний горы, доходившие до самой крыши. Они походили на разрушенные, покосившиеся от времени строения и в неверном свете факелов то и дело зловеще поблескивали.

Подлокотники огромного трона были массивными, как столы, и к одному из них короткими почерневшими толстыми цепями был прикован за шею и запястья скелет. У меня от страха перехватило дыхание.

Откуда-то я знал, что это женщина, хотя ничто не указывало на ее пол. Нагую, ее приковали цепями к трону мертвого Атли. Я знал, кто она: Ильдико, новобрачная, жена одной ночи. Мой сон о Хильд и серебряном воротнике словно воплотился в явь.

Кетиль Ворона ничего этого не видел, он смотрел на груду одежд у подножья трона.

― Меч! Она взяла меч!

Яростный крик должен был прокатиться под гулким сводом, но могильник его поглотил.

Кетиль Ворона бросился вперед и разворошил своим клинком одежды. Вытканные золотые драконы рассыпались в прах, по полу покатились пожелтевшие кости и череп ― все, что осталось от некогда восседавшего на троне Атли. Он упал, когда Хильд вырвала меч, который мертвый вождь веками держал у себя на коленях.

Изрыгая проклятия, Кетиль Ворона бросился в темный лабиринт проходов в поисках Хильд. Он отшвыривал все, что попадалось на пути, и блюда и кубки с лязгом падали на пол. Он жаждал владеть мечом Атли столь же сильно, как Эйнар жаждал колец ярла.

Эйнар, согбенный и шаркающий, словно старик, горько то ли всхлипнул, то ли усмехнулся и медленно, мучительно поднялся на огромный серебряный трон. Он рухнул на трон, смеясь и брызгая кровью на усы.

Потом я заметил, что Иллуги Годи бормочет что-то нараспев, и тут только внезапно осознал, что именно громоздится вокруг, скрытое во мраке.

Груды почерневшего от времени серебра. Его было столько, что захватывало дух и подступало безумие: богатства дюжины царств, работа тысячи кузнецов.

Опахала в драгоценных камнях с серебряными перьями. Маленький дворец мерцал самоцветными стягами. Серебряный корабль вздымался из моря монет, с канатами и оттяжками из серебряной проволоки. Кольчужная рубаха, каждое колечко серебряное, каждая маленькая заклепка из золота. Ножные браслеты, броши, кольца и упавшие горшки монет, льющихся водопадами.

В первый ― и последний ― раз я ощутил жажду серебра, которая с такой силой охватывает человека, что он теряет разум. В тот день я заразился и излечился от нее навсегда. Я вырвал факел у Иллуги, а он вряд ли это заметил.

Я упал на колени, подобрал что-то ― кубок, чуть помятый, с тиснением на ножке. Я поднял другой, потом еще один, принялся шарить в грудах, не чувствуя боли. Серебряная булавка кольнула меня: я воткнул ее в рубаху. Кинжал с серебряной рукоятью рассек мне ладонь: я заткнул его себе за пояс.

Там были кольца и обручья, которые мы все еще называем кольцеденьгами. Тарелки, щиты, шлемы, броши, миски, кувшины, браслеты, ожерелья, серьги и монеты, тысячи монет. Кастеты из золота и кинжалы из серебра, с рукоятками, украшенными драгоценными камнями.

Высокие горы серебра громоздились до самых сводов, чаши плющились под тяжестью сокровищ, троны наклонились ― это богатство Атли и его воины вырвали у мира, и добыча была под стать могуществу величайшего из степных вождей.

Крик вернул меня к реальности: моя рубаха натянулась, сапоги были полны, в руках огромное блюдо.

― Обжигающий лед, кусачее пламя, ― сказал Иллуги. ― Вот как началась жизнь, на юге, в Муспельсхейме, где все кипит и сверкает нестерпимо для глаз человеческих.

В мятущемся свете факелов груды серебра холодно сверкали, напоминая о Муспельсхейме, стране льда и яркого пламени, где была сотворена жизнь. Мне вдруг почудилось, что годи лишился рассудка. Я до сих пор не уверен, не случилось ли этого на самом деле.

Крик повторился, потом Кетиль Ворона скатился с темного склона, увязая в лавине монет и непрестанно бранясь.

Он потерял свой меч, на губах у него пенилась кровь. Он ударился о каменные плиты и упал, с трудом поднялся, снова упал и попытался поползти к выходу.

Валкнут подошел к нему, но Кетиль Ворона уже ускользал из этого мира, все медленнее извергая сгустки крови. Сине-розовые кишки выпали из разреза живота, который шел от паха до горла. От мохнатки до челюсти.

Его глаза заставили нас похолодеть от страха ― такой в них застыл ужас; он пытался что-то сказать, но голоса не было, и только губы шевелились, как у выкинутой на берег рыбы, пока не застыли и он не умер.

Я поднялся и пошел, расшвыривая кольца, чаши, двузубые вилки. Огромное блюдо откатилось со звоном, и Валкнут круто обернулся, вглядываясь в темноту.

― Эйнар?.. ― позвал я.

Ответом было молчание.

Я прошел туда, где он восседал, точно ярл, окруженный всеми богатствами мира, на троне дарителя колец. Он походил на пену на гребне волны, которую сдувает порывом ветра.

― Стоило ли оно того? ― спросил я.

Ввалившиеся глаза открылись и блеснули, бледное лицо слегка порозовело. Прядь черных волос, точно шрам, прилипла к щеке, мокрой от холодного пота, а его усмешка была такой же тусклой, как шейное кольцо, которое он надел в знак власти.

Он коснулся толстого, плетеного кольца из серебра, ущербного с той стороны, где отрубили куски в дар подданным.

― Ты... можешь... узнать... сам... тяжесть... кольца... ярла, ― почти по-волчьи пролаял