– Это не то, что ты думаешь, Энни. И я не собираюсь отвечать перед дерзким ребенком за свои поступки.

Ее пальцы впились ему в грудь.

– Вы лицемер. Ваша собственная мать наполовину еврейка. Вы что, презираете народ своей матери? Почему бы тогда вам не стать солдатом Христа? Вытаскивать невинных людей из домов и сжигать их заживо? Я слышала, на этом можно неплохо заработать.

Размахнувшись, Родриго отвесил девушке звонкую пощечину. Голова ее дернулась, и Энни жалобно всхлипнула. На бледной щеке заалел след ладони, и Родриго охватили отчаяние и отвращение к самому себе. Рука его заныла, однако укоры совести были намного болезненней.

– Господи, Энни! – проговорил он. – Ты не смеешь так говорить со мной! Я не могу отвечать за себя, когда меня оскорбляют.

Глаза Энни блестели, но из-за свойственного ей упрямства она не расплакалась.

– Как я могу молчать, когда узнаю, что вы, мой опекун и лучший друг, думаете и ведете себя как те фанатики, которые убили моих бабушку и дедушку.

– Прости, – снова повторил он. – Прости, что ударил тебя. Но причины, по которым я не женюсь на Валерии – это мое дело.

Он шагнул к ней и взял за руки.

– Энни, как ты могла предположить, что я ненавижу евреев?

– Тогда почему вы не женитесь на Валерии? – продолжала она, с силой освобождая руки.

Родриго хотел бы жениться на Валерии, но она оставалась для него тайной. Он совсем не знал этой женщины. Хотя временами ему казалось, что она тоже влюблена в него, но не было похоже, чтобы в ее намерения входил брак.

– Давай оставим это, Энни. Мы все равно не найдем общего языка.

– Это верно, – она обернулась к окну и оперлась на подоконник. – Флотилия уже прибыла? Все в порядке?

Родриго нахмурился:

– Не совсем. На них напали пираты у острова Гваделупа. Один корабль разграблен и потоплен.

– Английские пираты? – с интересом спросила Энни.

– Капитан думает, что да, судя по их скорости и мастерству. И… по другим причинам.

– По каким?

Родриго пригладил рукой волосы:

– Они очень тщательно очистили корабль от всех ценностей, включая обивку люков. И не убили пленных. Французы и португальцы всегда убивают.

Энни пожала плечами:

– И за то спасибо.

– Ну, это слабое утешение для тех, кто вложил деньги в каравеллу.

– Интересно, сознает ли наместник, что это, в конечном счете, его вина?

Родриго удивленно вскинул брови и посмотрел на нее:

– Я что-то не понимаю тебя, дорогая.

– Он виноват в том, что англичане нападают на наши караваны. Лишь двум их кораблям удалось спастись в Сан-Хуане. Оскорбление было нанесено всей Англии. Неужели вы думаете, что они когда-нибудь простят дону Мартину его предательство?

– Нет, не думаю.

Родриго знал, что у Энни острый, живой ум, и все же она часто удивляла его.

– Я слышал, у их королевы неуемный аппетит, к испанскому золоту, – он протянул руку и шутливо нажал на кончик ее носа. – Благодарение Господу, ты не унаследовала жадности Тюдоров.

Взяв со стола одежду девушки, Родриго бросил ей рубашку и штаны:

– Тебе лучше переодеться, дорогая. У нас сегодня к ужину гость.

– Гость?

– Не думаю, что ты помнишь его. Это Артуро Рэйес. Он приходил ко мне в прошлом году наводить кое- какие справки.

– Прекрасно помню. С ним была рабыня со шрамом на щеке. Я очень хорошо помню этого мерзавца.

«Этот мерзавец» изменился. Пока слуга провожал его в залу, Энни попыталась определить, в чем именно заключается перемена. Усевшись за длинный резной стол, она испытующе стала вглядываться в него.

Артуро Рэйес все так же ходил вразвалку, как моряк. Его высокие ботфорты звонко стучали по каменистым плитам пола. У него была все та же шапка черных, как ночь, волос, та же острая бородка, та же самодовольная ухмылка, тронувшая губы, когда он крепко пожимал Родриго руку, а затем запечатлел поцелуй на тыльной стороне протянутой ладони Валерии.

Перемена была едва уловима, и все же Энни поняла, в чем дело, когда Рэйес повернулся к ней лицом.