Она потянулась к подолу его рубашки.

От ее прикосновения его словно обожгло огнем. В то же время он почувствовал внезапную холодность и нерешительность.

Взяв ее руки в свои, он произнес:

– Нет, Энни, мне лучше остаться так. Даже твоя любовь не сделает меня красивым, а я не хочу оскорблять тебя своим уродством в такой момент.

В ее глазах вспыхнул гнев:

– Ты думаешь, моя любовь настолько слаба, что я могу потерять ее, взглянув на тебя?

– Но я… весь в шрамах, – сказал он.

– Мне все равно. Ты прекрасен для меня, со шрамами или без них, – она сняла его рубаху через голову и обвила его руками. Когда пальцы ее ощутили уплотнения и борозды на глянце кожи, она перестала даже дышать.

– Кто это сделал? Оуэн?

Эван кивнул.

– О Боже, любовь моя, – в голосе ее слышались слезы. – А я не могла никак взять в толк, что значит «мальчик для битья». Когда я спросила об этом Оуэна, он сказал, что ты был просто его товарищем, вы вместе учились.

– Так оно и было. Но наказания приходились только на мою долю.

По ее щеке скатилась слеза.

– Боже мой, но как же твой отец, Эван, мог позволить маленькому мальчику служить Перроту таким образом? Никакие уроки не стоят…

– Ш-ш-ш… – Эван слизнул слезинку. – Мой отец ничего не знал. Он думал, что мы товарищи по играм. А шрамы я скрывал от него.

– Зачем? Он бы не стал заставлять тебя работать у Оуэна, если бы знал правду.

– У нас не было ни гроша, Энни. Мне нужны были эти деньги.

– Но ведь ты был маленьким ребенком, – прошептала она. Тон ее голоса тронул его. – Почему судьба так жестоко обошлась с тобой? Дети не должны испытывать то, что выпало на твою долю.

– Все уже позади, любовь моя. А теперь, может быть, мне надеть рубаху снова… – он не успел договорить.

Она скользнула за его спину и принялась волосами ласкать его постьщные шрамы. На смену им пришли руки и губы. Эван замер. Сладостная мука ее ласк вызвала дрожь во всем теле.

Он знал, что любовь Энни способна излечить и егораны, и душу. Эван простонал и повернулся, чтобы обнять ее. Девушка легла на постель, раскинув ноги, словно приглашая его.

Он медленно приблизился к ней. Энни слегка сморщилась, когда он взял ее девственность. В тот момент у него мелькнула мысль, что, пожалуй, это было самым дорогим из того, чем она обладала, но он тут же забыл об этом.

Из ее груди вырвался длинный вздох:

– Эван, мне кажется, что я сейчас взорвусь.

Он расслабленно поцеловал ее:

– От боли?

Она подалась ему навстречу:

– От удовольствия.

Он пришел в движение, всем телом ощущая ее теплую, податливую плоть. Его страсть достигла вершины.

Она слегка вскрикнула, и ее охватила волна легких конвульсий. Эван утонул в глубинах наслаждения. Еще раз он пробормотал слова любви, когда новая волна экстаза унесла его в головокружительный полет сладостной страсти.

Энни смотрела на бокал с вином, отражавший блеск огня камина. Эван лежал рядом. Одна рука его обвивала ее шею, грудь мерно вздымалась и опускалась, дыхание было ровным. Он спал.

Девушка отпила глоток вина. Ей вряд ли удастся уснуть этой ночью. Страсть их любви все еще горячила кровь. Мысль о том, что Эван любит ее, охватила все ее существо и заставила забыть о том проступке, который они совершили.

Она уже видела, сколько унижений и страданий приносила любовь членам королевского двора. Королева, полагала Энни, не выносила брачного счастья других. Леди Кэтрин Грей она не позволила выйти замуж за графа Хертфорда, а когда Кэтрин забеременела, Елизавета отправила ее в Тауэр. Согласно указу от 1536 года брак членов королевской фамилии, заключенный без разрешения суверена, считался государственной изменой, а согласие свое Елизавета давала чрезвычайно редко и неохотно. Перспектива быть разоблаченной испугала Энни. Она вздрогнула. От неловкого движения вино пролилось на обнаженное тело.

– Проклятие! – прошептала она, поставив кубок, и потянулась за сорочкой, чтобы промокнуть ею вино. Сильная рука остановила ее запястье.

Сонная улыбка заиграла на губах Эвана, он повернулся к ней и открыл глаза.

. – Позволь мне, дорогая, – с этими словами он склонился над ней и губами собрал хмельную жидкость с ее живота и груди. От кругообразных движений его языка, от прикосновения зубов к напрягшимся соскам