Тем временем продолжался процесс над Месье Фуке, и продолжался он даже столь живо, что было прекрасно видно, как его желали по губить. Месье ле Телье, с кем тот имел несколько столкновений, из-за чего они никогда не были большими друзьями, придерживался поначалу того же настроения; потому он сделал для этого все, что мог; но видя, как Месье Кольбер утверждался во всякий день все лучше и лучше в сознании Короля, и что он мог бы в конце концов одержать над ним верх, а ведь тот был всего-навсего его служителем, он начал втихомолку противодействовать всему, чему только мог, по этому поводу. Утверждают, я ссылаюсь в этом на тех, кто там был, и то, что я об этом говорю, исходит не столько от меня, сколько от определенных людей, уверенных в том, будто глубоко знали это дело, — утверждают, говорю я, что не происходило больше ничего в Совете, касавшегося этого бедного узника, о чем семейство Месье Фуке и его адвокат не были бы предупреждены. Если так и было, то он слишком далеко зашел в своей зависти, поскольку прекрасно знал, что Месье Кольбер был не единственный, кто желал бы гибели Месье Фуке. Сам Король разделял его желание, и не было никого, кто не был бы об этом осведомлен. Однако это желание, что было преступным со стороны Кольбера, абсолютно не являлось таковым со стороны Его Величества. Король Англии предупредил его (и все, кто знали дела, не имели в этом никакого сомнения), конечно же, под секретом, обо всех демаршах, предпринятых Суперинтендантом, дабы ввести эту Нацию в свои интересы; итак, Король знал наверняка, что тот был виновен, но он не осмелился воспользоваться известиями, предоставленными ему Его Величеством Британским, потому как не пожелал раскрывать секрет, о каком тот его попросил. Как бы там ни было, то ли от Месье ле Телье или же от кого-либо другого семейство заключенного извлекало свои познания, неизменным остается то, что его адвокат защищал его настолько хорошо, что его процесс длился около трех лет, без всяких видимых результатов.

/Мадам де Севинье общается с Месье Фуке./ Я оставался в течение всего этого времени на его охране, разве что выходил раз-другой в Лувр, или же когда меня вызывал к себе Король. Заключенный находился в довольно приятной комнате в условиях тюрьмы. Из нее открывался вид на бастион, расположенный по правую руку от дороги, когда выезжаешь из Ворот Сент- Антуан, дабы ехать по главной улице, что приводит к Трону, то есть, к тому месту, где восседают Их Величества, когда в день их въезда они принимают комплименты от суверенных Дворов Шатле и города. Этот вид простирался также и на Предместье, и так как там были дома, удаленные не более, чем на четыре сотни шагов от окна, я поставил часовых с той стороны, кто, как ни в чем не бывало, следили за тем, как бы ему не был подан никакой сигнал. Однако, какие бы меры предосторожности я ни принимал, им удалось-таки меня провести. Маркиза де Севинье, кто была одной из его близких подруг, проникла в один из этих домов и нашла средство, я не сумею сказать — как, передавать ему какие-то сведения и получать от него ответ. Это касалось его дел, ими занимался Бэр, так что Месье Кольбер, срезавший его на каком-то возражении, был весьма поражен тем, как тот, после двух месяцев молчания, внезапно стал походить на человека, выходящего из забвения. Он ответил ему с большой силой и не оставил камня на камне от того, что сказал Министр. Этот последний пребывал в совершенном изумлении, потому как он нисколько не сомневался, что, должно быть, кто-то вошел в общение с заключенным. В то же время он послал за мной, дабы спросить меня, как это могло произойти, меня, кому скомандовал сам Король удостовериться в том, чтобы никто не мог к нему приблизиться. Я был еще более удивлен тем, что он мне там сказал, чем он сам был поражен ответом Бэра. Однако, так как я чувствовал себя невиновным, я высказал ему в лицо, что никто с ним не разговаривал с тех пор, как он оказался под моей охраной, а я сам покидал его не чаще, чем тень покидает тело. Он меня спросил, когда увидел, насколько я был уверен в себе, кого я оставлял подле него, когда меня вызывал Король или когда он сам передавал мне распоряжение к нему зайти. Я ему ответил, что оставлял там весь отряд с Офицером, кто им командовал, потому как один был как бы шпионом над другим, и, по крайней мере, если не подкупить их всех, было бы невозможно, чтобы произошел какой-либо несчастный случай. Он мне заметил, что моя предосторожность была хороша, и нельзя было требовать от меня большего, по меньшей мере, оставаясь в пределах разумного. Однако, по-прежнему оставаясь в беспокойстве по поводу того, что случилось, он спросил меня, не могу ли я угадать, как это было сделано. Я ему ответил, что это было для меня абсолютно невозможно, и все, что я могу ему сказать, когда бы даже шла речь о моей собственной жизни, так это то, что я ему не могу подать на этот счет ни малейшего известия.

/Предусмотрительный человек./ Он прервал меня и спросил, как была устроена комната, где тот находился, и не было ли перед ней или же сбоку чего-нибудь такого, при помощи чего кто-то мог с ним говорить или просунуть ему записку; а также, когда тот ходил на