великой важности; он хотел бы мне сказать, что Месье Фуке был гораздо большим преступником, чем я мог бы подумать; я, может быть, уверился, увидев, как его хотят арестовать, что его преступление было простым злоупотреблением его должностью; имелось нечто совсем другое против него, он не может мне этого сказать в настоящий момент, но я недолго буду оставаться в неведении, потому как Король решил покарать его по заслугам; он, разумеется, не будет передавать Его Величеству ответ, какой я ему дал, потому как он боится, что это повредит мне в отношениях его ко мне; никакой Принц не любит проявления милосердия некстати, особенно, когда им пользуются, как предлогом для неисполнения его приказов; не существовало ничего такого, чего не должны были бы сделать, когда он отдавал команду, тем более, когда его команда не содержала в себе ничего, что не соответствовало бы правосудию.

/Приказ Короля./ Я не нашел ни слова замечания на то, что он мне здесь говорил; итак, решительно отделавшись от моих сомнений, я почувствовал себя достаточно сильным, дабы ответить ему, что я, видимо, поддался ложной деликатности, сказав ему то, что сказал, но, наконец, поскольку он меня пристыдил, вновь указав мне на мой истинный долг, я был готов повиноваться Его Величеству; стоит ему лишь отдать мне приказ, в соответствии с которым я должен действовать, и все вскоре будет исполнено. Он мне ответил, что не будет никакого письменного приказа, и Король сам отдаст мне его устно; однако он был счастлив поговорить со мной об этом заранее, дабы я оказался при утреннем туалете Его Величества; мне не следовало терять ни единого момента, потому как теперь уже не замедлит наступить рассвет. Я в то же время явился туда, и Король, кто и тогда был воплощенным благоразумием, заметив меня, расспросил о своей Роте и приказал мне сделать множество вещей в отношении к ней. Однако, радуясь случаю ввести в еще большее заблуждение тех, кто его слушал, как он уже это сделал, он меня спросил, как поживают такие-то и такие-то, кто были замечательными людьми. Я ему ответил все, что я о них знал; затем Его Величество, отведя меня в сторону к окну, как если бы он хотел сказать мне нечто, не касавшееся их; он спросил меня совсем тихо, не поговорил ли со мной Месье Кольбер. Я ему ответил, что да, и я только что его покинул; по его словам, мне предстояло арестовать Месье Фуке и явиться получить приказы на это от Его Величества. Он мне заметил, поскольку дела обстояли таким образом, ему нечего больше мне скомандовать; мне следует приложить большую заботу к исполнению этого Поручения, и особенно не позволять ему разговаривать с кем бы то ни было после того, как я его схвачу; ему самому сказали, что того предупредили о намерении его арестовать; он не знал в точности, было ли это правдой или же нет; но если так и было на самом деле, тот прекрасно мог попытаться спастись в Бель-Иле; итак, я возьму на себя труд наблюдать за ним, из страха, как бы, притворившись, будто является в Совет, он не пустился бы по совсем другому пути, нежели по дороге к замку.

Его действительно предупредили хорошенько поостеречься, поскольку имеется намерение овладеть его персоной. Он говорил об этом с Мадам дю Плесси-Бельевр, находившейся в Нанте. Мадам дю Плесси- Бельевр посоветовала ему посадить кого-нибудь другого в его носилки, наполовину задернуть шторы перед стеклами и в таком виде отправить его в замок. Она ему сказала, что если его хотели арестовать, то это случится, быть может, по прибытии туда; в том роде, что тот, кто получил это Поручение, окажется здорово обманутым, когда убедится, что принял другого за него самого; если же такого не случится, он сможет поехать туда после в карете и избежать в такой манере почти без затрат опасности, что ему угрожала. Но он нашел этот способ совсем не по своему вкусу. Он выложил ей множество возражений против ее предчувствия и, как видно, преуспел в этом; либо она их одобрила, или же согласилась с ними из любезности, но он явился в Совет, как обычно. Он был, однако, столь взбудоражен, что легко было увидеть, насколько его мучили угрызения совести. Впрочем, Король ничем не попрекнул его, тогда как длился Совет. Он счел, что не должен вовсе оскорблять несчастного, и что будет достаточно времени потребовать от него отчета в его поведении, когда он будет в руках правосудия.

/Последний совет Месье Фуке./ Совет длился более двух часов, в течение которых Его Величество пожелал, чтобы тот сообщил ему об определенных вещах, прошедших через его руки, поскольку он не мог получить разъяснений по их поводу ни от кого, кроме него. Он боялся, что когда тот будет арестован, тот сможет схитрить и не захотеть ничего сказать, или же замаскировать эти вещи в таком роде, что в них не сумеют разобраться после этого. Наконец, когда Совет завершился, он спустился из апартаментов Короля по главной лестнице замка. Я ожидал его внизу с несколькими мушкетерами, кто находились в десяти шагах от меня, рассеянными по двое, как ни в чем не бывало. Так как он был предупрежден о своем несчастье, он совершенно перепугался, увидев меня, заподозрив, по всей видимости, что я стоял там исключительно ради того, что должно было произойти. Он был окружен толпой людей, как обычно все Министры, особенно же военный или тот, кто управляет финансами. Я не двигался с моего места до тех пор, пока не увидел его на последней ступени, а у подножья лестницы его ожидали носилки. Их дверца уже была открыта, совсем готовая его принять; но когда я сказал, что отнюдь не туда ему придется войти, и что я его арестую именем Короля, вся эта толпа Куртизанов исчезла в один момент, не осталось ни единого успокоить его или же пожалеть в его опале.

Хотя он и оставался в полном изумлении, он не упустил случая сказать мне, что Король был мэтром делать все, что ему заблагорассудится; но он был бы ему весьма обязан, если бы он воспользовался любым другим, но не мной для исполнения своей воли; это был явный знак, что его враги предрасположили его душу, внушив ему отдать мне это Поручение; они знали, что у него не было повода меня любить, и, очевидно, ради этого они обратили их взоры на меня предпочтительно перед всеми остальными, дабы причинить ему наибольшее горе. Я ему ответил, что не знаю, однако, почему он меня не любил, поскольку я никогда и ничего ему не сделал; правда, я отказался войти в его интересы в ущерб интересам Месье Кардинала, кому я обязан всем, чем являюсь сегодня; если он называл это поводом меня ненавидеть, мне нечего ему ответить, но что до меня, то мне казалось, что это должно было скорее называться поводом меня уважать.

/Родственники, друзья и слуги./ Я сделал ему этот комплимент как можно более кратко, время и место не позволяли мне быть более пространным. Я в то же время усадил его в другие, а не в его носилки; я держал их здесь в полной готовности, и, препроводив его в дом одного служителя Собора, не особенно удаленный оттуда, в ожидании, когда подвезут карету для конвоирования его, куда указывал мой приказ, я увидел его столь сильно взволнованным, что рассудил — должно быть, он пребывал не в особенно добром мнении о его делах. Главный Прево Дворца арестовал в тот же час служителей, последовавших за ним в этот вояж, тогда как опечатывали все его бумаги. Карета, какую я ждал, вскоре прибыла, и, заставив его в нее войти, я приказал окружить ее тридцати мушкетерам, во главе их был Сен-Map, кто является сегодня Комендантом. Цитадели Пиньероля. Он был в те времена всего лишь Вахмистром этой Роты; но фортуна улыбнулась ему, а его мудрость поддержала его фортуну; он продвинулся сегодня намного дальше меня, хотя в те времена я был гораздо выше, чем он. Я имел приказ Короля не покидать моего пленника ни на шаг; итак, отконвоировав его лично до Анжера, я поместил его в комнату, не признавая никаких приказов Лейтенанта Короля, находившегося в этом замке. Между тем, Коменданта Бель-Иля призвали к сдаче. Он ничего не пожелал сделать, так что уверились было, что придется прибегнуть к силе, дабы научить его разуму. В самом деле, он насмехался поначалу над всеми угрозами, какие ему смогли сделать, как если бы был уверен в достаточно мощной подмоге для скорого освобождения его от осады, что начали формировать вокруг его стен; но, наконец, поубавив мало-помалу свою гордыню, он привел дело к переговорам и вскоре после этого сдался.

Все родственники Месье Фуке разделили участь его опалы, точно так же, как и некоторые из его друзей. Месье де Бетюн, сын Графа де Шаро, Капитана Телохранителей, кто женился на дочери от его первой жены, был сослан вместе с ней. Братья заключенного обрели тот же жребий, что и Месье де Бетюн; Аббат Фуке не составил исключения, как и Архиепископ Нарбонны, Епископ Агды и шталмейстер Короля, хотя именно он был обвинителем собственного брата. Потому как это качество ему мало подходило, он ни на кого и не жаловался; совсем напротив, весь Париж и вся Франция находили, что он получил только то, что заслужил. Шталмейстер захотел было увезти свою жену вместе с собой в изгнание, но она не пожелала туда ехать. Так как она вышла за него замуж исключительно из-за состояния его брата, едва она увидела его поверженным, как предпочла монастырь его компании.

Все родственники и все друзья ее мужа делали, что могли, лишь бы удержать ее от шага вроде этого. Они ей внушали — кроме того, что она поступала здесь ни по Божеским, ни по человеческим законам, их враги, кто и так уже слишком торжествовали при виде их опалы, ухватятся еще и за этот новый повод их