отбирать у них грибы, поскольку у них бы хватило дерзости ей ответить, что она просто нелюбезна, если порицает в других то, что одобряет в самой себе.
Этот Министр был изумлен, обнаружив меня там без всякого приглашения, и спросил, что я там делал, грубым тоном, и почти подразумевая, что я явился принести зло его племянницам; я ему ответил, что, вознамерившись сделать маленький подарок Мадам де Венель, я решил отнести его сам, из страха, как бы тот, кого я с ним пошлю, не соблазнился случайно запустить туда руку. Он сразу обмяк при этом слове «подарок», настолько он привык получать удовольствие, когда их преподносили ему — потому, тотчас же приняв совсем другой вид, чем тот, с каким он со мной разговаривал, он мне ответил, что давно знал меня, как предусмотрительного человека, как того, кто не позволит легко себя провести; я совсем недурно поступаю, что вот так опасаюсь моего ближнего, потому как свет теперь так извращен, и особенно во Франции, что найдется сотня мошенников на одного честного человека. Я не посмел ему сказать то, что я думал по поводу его упрека в отношении нашей Нации, а именно, если и есть столько извращений в ее среде, то это только от дурного примера, что он ей подавал с первого дня, когда он вошел в Министерство. Так, по меньшей мере, говорило большинство честных людей.
/
Тем не менее, это не помешало мне упорствовать в моем решении выяснить раз и навсегда, следует ли мне уехать к себе, или же он повелит мне остаться. Я было открыл рот для объяснения с ним, но он сам предупредил меня; он мне сказал довольно сладким тоном, что я, значит, захотел его покинуть, не припомнив, как он всегда считал меня в числе его самых верных слуг; Навай разговаривал с ним в мою пользу, прекрасно зная, как он об этом всегда высказывался; была какого-то рода неблагодарность в таком поведении, особенно в той спешке, когда я приступал буквально со шпагой к груди, лишь бы мне дали Капитанство в Гвардейцах; я должен был бы, по крайней мере, запастись хоть каким-нибудь терпением, дабы он мог распорядиться своим временем и устроить все так, чтобы мои же товарищи не подняли крик против него; я должен был бы знать лучше, чем кто бы то ни было, насколько они нетерпеливо страдали, когда их младших продвигали раньше них самих; значит, требовался какой-нибудь предлог, и его-то он и искал, только бы доставить мне удовольствие; именно ради этого он меня спрашивал, не могу ли я помочь себе сам, потому как, если бы я мог это сделать, он бы ответил им, когда бы они явились протестовать против милости, оказанной им мне в ущерб остальным, что это была совсем не милость, а просто мы заключили некое соглашение; им бы нечего было на это сказать, поскольку действительно мне бы такое достижение чего-то стоило. Итак, он мне советует еще раз посмотреть, не могу ли я сделать чего-нибудь либо сам, либо через моих друзей, поскольку он и не просил ничего лучшего, как только оказать мне услугу, но, наконец, было бы совсем несправедливо, если бы он погубил себя, пытаясь угодить мне; когда бы я поставил себя на его место, или же на место других, я бы вскоре признался ему, если, конечно, я захотел бы быть чистосердечным, что это не могло бы осуществиться в той манере, в какой я желал, полностью не поставив под угрозу его самого.
/
Этот комплимент мне вовсе не понравился; не то чтобы я боялся за свою шкуру, как, возможно, могли бы поверить. Я всегда и повсюду исполнял мой долг, по крайней мере, я тешил себя надеждой, что ни у кого не было иного представления обо мне. Но так как слишком часто люди склонны дурно судить о своем ближнем, вполне могли найтись и такие, что поверили бы, будто я ушел в отставку лишь потому, что почувствовал себя неспособным исполнить то, к чему он меня призывал. Итак, хорошенько все обдумав, я решил не только остаться, но еще и сделать в течение этой кампании все, что было в моих силах, но уличить Кардинала в его неправоте. Я очень боялся, однако, что, как бы я себя ни проявил, я все-таки не смогу там преуспеть. Я не находил, что мы были в состоянии совершить что-либо значительное в этом году. Бунт по-прежнему бушевал в Бордо, и со времени моего отъезда Граф де Марсен заметил, что Принц де Конти был в полной готовности подстроить любую гадость Принцу де Конде, своему брату, и он следил за ним столь неотступно, что тому было просто невозможно осуществить все то, чего он горячо желал. Итак, этот Принц был вынужден обратиться к Капитулу, чтобы подготовить себе пути, каких он искал.
Капитул, пользовавшийся влиянием в Городе, а также и энергично действовавший, заявил, что пока они будут упорствовать в неповиновении, они всегда будут несчастны. Этот народ уже действительно ощущал на протяжении некоторого времени все те бедствия, что гражданская Война обычно приносит с собой. У них не было больше никакой коммерции, и хотя море было им открыто поначалу, теперь они оказались настолько плотно зажаты в кольцо, что ничто больше не проникало в город. Страдания, какие они претерпевали, намного притушили тот огонь, что заставил их легко поверить дурным советам, щедро раздававшимся им; они устремились вслед за этим Капитулом и принялись кричать, что им нужен либо мир, либо хлеб. Ормисты, ничего не опасавшиеся так, как речей вроде этих, поскольку, если они имели место, им не только требовалось отказаться от их грабежей, но еще и бояться кары, какую они вполне заслужили, захотели сначала всему этому воспротивиться, однако они тут столкнулись с гораздо большими трудностями, чем думали, потому что Капитул принял столь действенные меры, что ему не пришлось особенно их опасаться. Марсен, человек рассудительный и опытный, сообщил Принцу де Конде, что все для него было потеряно в этой стране, если он не найдет средства спешно оказать помощь Городу; не было никакого другого способа расшевелить там его ставленников; не то чтобы они не были по-прежнему также преданы ему, как никогда, но они не чувствовали больше поддержки народа, и мужество начало изменять им — правда, Ормисты все еще упорствовали в мятеже с тем же упрямством и яростью, что и вначале; но так как они были в основном ненавидимы всем народом, он не осмеливался показывать особенно большого взаимопонимания с ними и еще менее свидетельствовать им свое уважение, из страха, как бы и на самого себя не навлечь народный гнев; итак, все зависело от помощи, о какой он его просил, и от его проворства.
/