их разомкнуть, не могла оттолкнуть его, да и в любом случае не стала бы этого делать, потому что боялась. Боялась, что он ее убьет, разозлится, сунет в рот пистолет и вышибет мозги прямо тут, на койке. Боялась все разрушить, потерять достигнутое преимущество: она нащупала в нем слабинку, крохотную трещинку, и только это могло спасти ей жизнь.
Грация закрыла глаза, когда он спустил с нее трусы; стиснула зубы, даже кулаки, когда он вошел в нее. Если бы руки у нее были свободны, она бы вцепилась в простыни, а так приходилось обнимать его и прижимать к себе, словно в порыве желания, и она ничего не могла поделать, ничего; тут ничего нельзя поделать, твердила она себе, потому что боялась умереть, а еще боялась пустоты в низу живота, которая затягивала ее всю, заставляла дышать чаще, все чаще и чаще; Грация как будто парила в воздухе или качалась на волнах; тела не было, осталась жаркая щекотка, а потом вдруг она стала падать вниз, содрогаясь, затаив дыхание: это случалось с ней всегда, это словно прыгаешь на мягкую-мягкую постель с очень высокой лестницы.
Грация почувствовала, что и он обмяк и соскользнул на бок, тяжело дыша. Тогда она открыла глаза и увидела, что его глаза закрыты, что он больше на нее не смотрит, и задалась вопросом, о чем он думает, поскольку было очевидно, что он о чем-то думал. Потом почувствовала себя липкой, оглушенной, запачканной, и отпрянула назад, потому что уже могла двигаться; отпрянула так далеко, как только позволили скованные запястья.
Я хочу остаться в живых, твердила Грация про себя, хочу уйти отсюда, убежать, вернуться домой к Симоне. Хочу арестовать Питбуля, отвезти в комиссариат. Хочу застрелить его, убить, разорвать голыми руками. Хочу закрыть глаза и уснуть.
Так бывает, сказала себе Грация, когда смотришь на фотографии мертвецов.
Непроизвольно опускаешь взгляд на причинные места.
Кому пицца по-деревенски?
Витторио поднял руку, стараясь не уронить барсетку, зажатую под мышкой. Показал чек парню за стойкой, тот оторвал часть, заглянул на оборотную сторону и вернул остальное Витторио.
Вам кофе сразу сварить? Или попозже?
Попозже.
Витторио взял побольше бумажных салфеток, потому что пицца по-деревенски была ужасно горячая, и устроился у круглого столика, который грибом выпирал у самой стойки. Пальцами взял кусок расплавленной моццареллы и взглянул на фургон, припаркованный прямо перед дверью. Вспомнил о барсетке, которую так и сжимал под мышкой, и поставил ее на столик, отодвинув остатки бутербродов и салфетки, красные от томатного сока.
Огляделся в поисках человека, которого отметил, пока ждал на площадке, за рулем фургона. Витторио долго следил за приезжающими машинами. Ему не нужны были ни семьи, ни парочки, ни одинокие дамы. Он искал мужчину, который ехал бы один. Но не какого попало. Высокий парень в черной футболке, «Natural born killer», татуировка на правом предплечье (нет). Пухленький коротышка (нет). Юноша лет двадцати пяти, очки в легкой оправе, прыщи на лбу (возможно). В машине осталась собака (нет). Мужчина лет сорока, усы, длинные волосы, белая футболка, «Oktober fest», штаны из маскировочной ткани, тяжелые ботинки (да). Через руку переброшен пиджак, оранжевый, с вышивкой белым и желтым, на спине видна половина надписи «Anas» (нет). Мужчина лет тридцати, желтый пуловер, синяя рубашка с отложным воротничком, под ней – белая майка; джинсы и сапоги (да). Заходит в автогриль, заказывает пиццу по- деревенски, банку кока-колы и кофе; покупает лотерейный билет (да!). Витторио вернулся в фургон, завел мотор и припарковался перед «пунто», принадлежащим тому мужчине.
Он отломил еще кусочек пиццы, которая уже остывала. Очень горячая с одного края, сильно сгоревшего, без начинки, она в середине была холодная, а с другого бока так и вовсе ледяная: резиновое тесто, резиновый сыр и помидоры. Тот мужчина ел медленнее. Он только приступил к пицце по-деревенски и даже не налил себе кока-колы, так что Витторио вынул из кошелька монету и потер лотерейный билет. Он выиграл еще один билет, но не стал его брать, а свернул свой в трубочку и засунул его между пустых тарелок.
Кофе сварить?
Витторио кивнул, бросая в мусорную корзину последний кусок пиццы, завернутый в бумажную салфетку. Пока он пил кока-колу, вошли двое из дорожной полиции.
Устроились у стойки прямо перед ним, присматриваясь к людям, прежде чем заказать еду. Посмотрели и на этого типа с кока-колой, в спецовке и деревянных башмаках, лопоухого, с рыжеватой щетиной на подбородке, потом повернулись к нему спиной.
Разрешите.
Витторио вклинился между ними, чтобы забрать кофе. Отнес его на столик, подул, сделал глоток. Посмотрел на человека в желтом пуловере и увидел, что тот уже покончил с едой и ложечкой выуживает сахар из кофейной чашки; лотерейного билета тоже не было видно. Тогда Витторио взял барсетку под мышку и последовал за ним. Остановился в дверях, пропуская: улыбка дружелюбная, полная солидарности, – да здравствуют блюстители порядка. Потом побежал за мужчиной, который уже озирался по сторонам, открыв дверцу, сунув ногу в машину, – этот фургон, какая сволочь его тут…
Иду-иду, извините.
Но подбежал он не к фургону, а к машине, вытащил из барсетки пистолет 22-го калибра и, пока мужчина залезал в свой автомобиль, приставил ему к голове глушитель и выстрелил.
Грация с усилием сдвинула плечи, напрягая мускулы шеи и откидывая голову назад насколько это было возможно. Она приготовилась кашлять, при этом стараясь по возможности не шевелиться, ибо при каждом движении веревка, охватывавшая горло, натягивалась и дышать становилось все труднее. На этот раз ее упаковали по полной программе: веревочная петля на шее, та же веревка, обмотанная вокруг туловища, связывает запястья и стискивает ноги до самых лодыжек. Грации удалось схватить себя за ноги, она вцепилась в махровую ткань носков, выгибаясь назад наподобие гондолы. Мускулы бедер горели огнем, но все было бы терпимо, если бы не приступы кашля, которые накатывали с тех самых пор, как петля на шее начала ее душить. Теперь ожидался очередной.
Грация напрягла мускулы живота и разинула рот, стараясь не двигать шеей, но от кашля раздулась грудь, задрожало все тело. Грация высунула язык, когда веревка надавила сильнее, пресекая дыхание; попыталась вздохнуть, слишком торопливо, слишком судорожно, и – о боже мой, боже мой – носок выскользнул из пальцев, и веревка натянулась с сухим щелчком. Вытаращив от страха глаза, она забилась, словно в припадке, чтобы вновь дотянуться до ноги; освободившаяся рука хватала воздух, из разинутого рта вырывалось хриплое рычание, острые края зубов полосовали язык.
Когда пришел Витторио, она уже вся посинела, вены на висках раздулись, из глаз текли слезы, а изо рта, на подушку, – струйка смешанной с кровью слюны. Витторио подскочил к ней, схватил за лодыжки, стал лихорадочно искать стилет, чтобы перерезать веревку. Он даже освободил ей руки, потом попытался приподнять, но Грация оттолкнула его, скорчилась на койке, прижав колени к груди, притиснув к подушке разинутый рот, вся сотрясаемая спазмами.
Мне очень жаль, сказал Витторио. Я думал, ты будешь лежать спокойно.
Иди ты в задницу! – прошипела Грация. Она приложила руку ко рту: было больно, когда истерзанный язык касался зубов. Черта с два тебе жаль! – проговорила она сквозь расставленные пальцы: слова выходили смазанные, скругленные, будто она катала во рту леденец. Ты же все равно меня прикончишь!
Виттторио пожал плечами. Сунул стилет обратно в карман, взял ее за руку, поднял, вывел из фургона и снова заставил скакать в одних носках по мокрой гальке.
Запихнул ее в домишко и вынул «глок» из кобуры, висящей на поясе, ожидая непредвиденной реакции. Кто это? Что ты ему сделал?
На кресле-качалке перед камином сидел мужчина в желтом пуловере. Руки привязаны к подлокотникам, ноги – к полозьям, во рту – кляп. Глаза закрыты, на лбу, под коротко остриженными волосами, запеклась кровь. Кончики пальцев черные, будто обгоревшие. На столике рядом с креслом лежал пистолет Грации. Витторио взял его, проверил патронник.
