промышленности, ни черта не смыслящий в практической стороне современной коммерции, решил взлететь по служебной лестнице на дешевой фразе. Назвать сэра Джека Питмена «честным, как Ноздрев», — жалкая расистская клевета. Особенно гадостный привкус был у высказывания: «я бы его не допустил даже бычками на базаре торговать». Тогда он приказал доставить в скромный домик инспектора в Рейгейте центнер свежих бычков — в присутствии целой своры писак, дабы унижение осталось в истории; но увы, кажется, намек был слишком тонок. Проклятый инспектор повернул дело так, что бычки выглядели взяткой. Ситуация вышла из-под контроля, и добродушная шутка сэра Джека насчет того, что бычки — метафора такого его свойства, как конструктивное упрямство, была понята превратно.
Что ж, пришел день, когда все эти мелкотравчатые депутаты, своекорыстные министры, лицемеры и прочие людишки поймут, на кого подняли руку. Скоро он всю грудь себе медалями завесит, если захочет, дарует себе хоть сотню титулов. Что, например, сталось с родом Фортюбисских? Славное имя легко воскресить. Первый барон Фортюбисский и Бембриджский? Однако, заглядывая в глубины своей души, сэр Джек зрел там извечную простоту — да что там, аскетизм! Конечно, внешними условностями пренебрегать не следует — много было бы толку от Доброго Самаритянина, не имей он чем заплатить хозяину гостиницы? — но нельзя и глушить в себе человека. Нет, скорее всего ему лучше остаться простым сэром Джеком — это как-то уместнее.
Все активы компании были переведены в оффшорные зоны, то есть спасены от мелочно- мстительного Вестминстера. Срок аренды «Питмен-Хауза-1» истекал через пару месяцев, инвесторов кормили «завтраками». Конечно, со временем им перешлют кое-какие товары и движимое имущество — в случае, если Правительство Великобритании не распорядится о его конфискации. На конфискацию сэр Джек скорее надеялся: тогда всех мелкотравчатых людишек и лицемеров можно будет потащить в Международный суд. И вообще, его уже проинформировали, что большую часть офисной техники пора заменить новыми моделями. Кстати, к персоналу это тоже относится.
Робкие адъютанты сэра Джека утверждали, что не следует наносить удар по всем направлениям сразу — дескать, у прессы просто глаза разбегутся. Сэр Джек смиренно возразил: настал час Большого Взрыва; тут вам сюжет для
многотомника, а не сенсация-однодневка. И вообще, как это сделать? Чтобы это сделать, надо это сделать. Итак, в тот день центр событий будет стремительно перемещаться из Рейгейта в Вентнор, из Вентнора — в Гаагу, из Гааги — в Брюссель. Для Рейгейта сэр Джек зарезервирует уголок своего сердца и два разворота в одной из своих газет. Пресловутый инспектор МТП, сделавший за последние годы отличную карьеру, сядет завтракать со своей прелестной женой — и с удивлением обнаружит среди утренней почты несколько заказных писем с адресами, написанными его собственной рукой, и южноамериканскими марками. Не успеет он закрыть дверь за балагуром-почтальоном, как вновь позвонят — и окажутся это пуритански настроенные представители Королевского таможенно-акцизного управления. Последние, флаг им в руки, наделены широчайшими полномочиями в плане вторжений и обысков, и более того, очень сурово относятся — благодаря недавно проведенной кое-какими газетами кампании — к гнусной торговле смертоносными наркотиками, которую осуществляют двуличные почтенные чиновники, чья бесчеловечная алчность затягивает наше молодое поколение в адскую трясину.
Примерно одновременно с тем, как некто в темных брюках с мокрым пятном покидал псевдотюдоровский особняк в Рейгейте, а подозрительно эрудированные папарацци вопили: «Улыбочку, мистер Холдсуорт», сэр Джек размахивал своей губернаторской треуголкой, восседая в изготовленном за свой счет открытом ландо. Вдоль улиц, ведущих к новому Дворцу Островного Совета в Вентноре, толпились сотрудники «Питко». Вначале сэр Джек в каске, потрясая золоченым мастерком, принял участие в торжественной укладке последнего кирпича и позволил заснять сцену своего непринужденного братания с кровельщиками и каменщиками. Затем, спустившись на землю, сэр Джек разрезал энное количество ленточек, объявил резиденцию открытой и официально передал ее во владение народу Острова, олицетворяемому Гарри Дживонсом — главой Совета. Затем на экранах появились внутренние помещения Дворца Совета, где сей орган сам себя привел к присяге и немедленно принял к рассмотрению свой последний законодательный акт. Члены Совета единогласно объявили, что после семи веков порабощения Остров свергает иго Вестминстера. Сим была провозглашена независимость, Совету — присвоен статус Парламента, а патриотов-островитян призвали повсеместно размахивать флагами, которые были изготовлены на деньги «Питко» и розданы толпе эскортом сэра Джека.
Не сходя с места, Парламент издал свой первый административный указ — присвоил сэру Джеку Питмену титул Губернатора Острова. То была чисто номинальная, почетная должность, наделенная, впрочем, остаточными правомочиями — начертанными лучшим каллиграфом на тончайшем пергаменте — на то, чтобы в случае угрозы благополучию нации приостанавливать деятельность Парламента и действие Конституции и править единолично. Эти правомочия были изложены и записаны по-латыни, дабы сгладить их воздействие на голосующих. Сэр Джек, сидя на золоченом троне, напомнил о священном доверии и воскресил в памяти собравшихся образы прежних капитанов и губернаторов Острова, в особенности принца Генри Баттенбергского, который доказал свой патриотизм, героически погибнув на Ашантийской войне 1896 года. Следующим губернатором — тут сэр Джек подчеркнул, что в его грамматике мужской род всегда объемлет женский, — сделалась вдова принца, высокородная принцесса Беатрис; она правила вплоть до своей смерти, последовавшей почти полвека спустя. Сэр Джек смиренно признался в неведении относительно даты своего собственного переезда в мир иной, но простосердечно предложил в преемники свою обожаемую леди Питмен.
Пока колокола Вентнора торжествующе звонили, на той стороне Ла-Манша молодая уроженка Острова, выбранная лично сэром Джеком и олицетворявшая Изабеллу Фортюбисскую, подала в Международный суд в Гааге иск с требованием признать недействительной сделку о купле-продаже Острова, заключенную в 1293 году. Затем боевая колесница в стиле Боадицеи отвезла девушку в «Дойче-банк», где она открыла счет на имя «Народа Великобритании» и положила на него сумму в шесть тысяч марок и один евро. В качестве телохранителей ее сопровождала дружина из крестьян конца тринадцатого века, чье присутствие было призвано подчеркнуть, что так называемая покупка Острова Эдуардом I являла собой обман народных масс, которым толком не объяснили суть договора. Среди крестьян были менеджеры «Питко», выражавшие образными, тщательно отрепетированными фразами свое отношение к аннексии и семи векам замалчивания преступления.
Затем колесница отвезла Изабеллу Фортюбисскую к вокзалу, где ее ждал специальный экспресс на Брюссель. В бельгийской столице ее встретили юридические представители фирмы «Питмен-Оффшор-Интернэшнэл», подготовившие заявление Острова с просьбой о срочном приеме в Европейский союз.
— Настал решающий момент, — заявил глава команды «ПОИ» прессе всего мира, — наступила кульминация долгой борьбы островитян за свободу, борьбы, на протяжении веков протекавшей под знаком героизма и бесстрашия. Отныне Остров смотрит на Брюссель, Страсбург и Гаагу как на гаранты своих прав и свобод. Этот момент открывает грандиозные перспективы, но он же чреват огромной опасностью: Союз должен действовать решительно и твердо. Было бы более чем трагично допустить прямо на северном пороге Европы повторение истории с бывшей Югославией.
На лондонской фондовой бирже случился такой Черный Вторник, что в обед торги приостановили без указания сроков — зато акции «Питко» по всему миру стремительно подскочили. В тот вечер, сидя у необаварского камина, в котором с пламенным патриотизмом
