— Вы смеете требовать?.. Что я должна вам сказать?

— То, чего я жду с нетерпением, в смертной тоске, то, что я должен услышать и услышу, то, чего вы не смеете от меня скрывать!

— Мистер Мур, я не понимаю, чего вы хотите; вы просто вне себя.

Видимо, я совершенно потерял самообладание и напугал ее. Сообразив это, я даже обрадовался: чтобы победить Шерли, ее необходимо было припугнуть.

— Вы хорошо знаете, чего я хочу. Впервые я стал с вами самим собой: перед вами сейчас не учитель, а человек, и не просто человек, а джентльмен!

Шерли вздрогнула. Она положила свою руку на мою, как будто хотела оторвать ее от ручки двери, но это нежное прикосновение ни к чему не привело, с тем же успехом она могла пытаться оторвать металл, припаянный к металлу. Видя свое бессилие, она задрожала и отступила.

Не знаю, что случилось со мной, но ее волнение перевернуло мне всю душу. Я забыл об ее поместье и ее деньгах, я больше не считал их препятствием, не думал о них и ни о чем не заботился, эти пустяки уже не могли меня остановить. Я видел только Шерли, юную и прекрасную, ее грацию, ее достоинство, ее девическую скромность.

— Дитя мое! — проговорил я.

— Учитель мой, — тихо прозвучало в ответ.

— Мне нужно вам кое-что сказать.

Она ждала, склонив голову, и локоны закрывали ее лицо.

— Я должен вам сказать, что за четыре года вы овладели сердцем вашего наставника, и теперь оно ваше. Я должен вам признаться, что вы околдовали меня наперекор здравому смыслу, несмотря на мой опыт и разницу в положении и состоянии. Меня обворожил ваш облик, ваши речи и ваши поступки: вы раскрыли передо мной все ваши недостатки и достоинства, вернее — прелести, потому что для достоинств они еще не слишком совершенны! И вот я полюбил вас, я люблю вас всем сердцем и всеми силами души! Теперь вы знаете!

Она пыталась ответить, но не находила слов, пыталась обратить все в шутку, но безуспешно. Я страстно повторял, что люблю ее, люблю, люблю.

— Хорошо, мистер Мур, но что же дальше? — наконец ответила Шерли, пытаясь скрыть за шутливым тоном дрожь в голосе.

— Вам нечего мне сказать? Вы меня совсем не любите?

— Самую чуточку.

— Не мучьте меня, мне теперь совсем не до шуток.

— А я вовсе не шучу, я хочу уйти.

— Как вы можете сейчас так говорить? «Уйти!» Никогда! Вы хотите уйти с моим сердцем, чтобы бросить его на свой туалетный столик, как подушечку для булавок? Нет, вы не уйдете, я вас не выпущу, пока вы не оставите мне залог: жертва за жертву — ваше сердце за мое!

— У меня сердца нет, я его потеряла. Пустите, я пойду его поищу.

— Признайтесь, оно там же, где частенько бывают ваши ключи, — у меня в руках?

— Вам лучше знать. Кстати, где мои ключи, мистер Мур? Я их в самом деле опять потеряла. Миссис Джилл просит денег, а у меня ничего нет, кроме вот этого шестипенсовика.

Она вынула монету из кармана передника и показала ее мне на ладони. Я мог бы пошутить над ней, но было не время: речь шла о моей жизни или смерти. Завладев одновременно и монетой и рукой, в которой она лежала, я спросил:

— Что же, мне умереть без вас или жить для вас?

— Как хотите. Не мне за вас выбирать.

— Я должен услышать приговор из ваших уст: могу я надеяться или вы обрекаете меня на изгнание?

— Уходите… Разлуку я могу перенести.

— Может быть, я тоже смогу вас покинуть, но скажите мне, Шерли, дитя мое, повелительница моя, сами скажите, что мне делать?

— Умрите без меня, если хотите. Живите для меня, если не боитесь.

— Я не боюсь вас, моя тигрица, и с этой минуты до самой смерти я буду жить с вами и для вас. Наконец-то я покорил вас! Теперь вы моя, и я уже никогда вас не выпущу. Где бы я ни жил, я уже избрал себе супругу. Если останусь в Англии — вы будете жить здесь, если отправлюсь за океан — вы последуете за мной. Мы связаны друг с другом навечно, теперь у нас одна судьба.

— Значит, теперь мы равны, сэр? Наконец-то равны?

— Вы моложе, слабее, легкомысленнее, невежественнее.

— Но вы будете со мной добрым, не станете меня тиранить?

— А вы не стесните мою свободу, позволите мне идти своим путем? Не улыбайтесь в такую минуту! Все плывет и преображается вокруг меня, солнце загорается ослепительным алым цветом, небо становится фиолетовым водоворотом…

Я крепкий человек, но в тот миг у меня подгибались ноги. Все ощущения усилились, обострились; цвета стали ярче, движения быстрее, сама жизнь как будто ускорила ход. Какое-то мгновение я почти не различал ее лица и слышал только голос — беспощадно нежный. Пойми она, что со мной происходит, она бы из жалости поступилась частицей своей красоты!

— Вы назвали меня тигрицей, — сказала она. — Помните же, что тигрицу нельзя укротить.

— Укрощенная или нет, дикая или усмиренная, вы — моя.

— Я рада, что знаю своего укротителя, я к нему привыкла. Отныне я буду повиноваться только его голосу, управлять мною будет только его рука, отдыхать я буду только у его ног.

Я отвел ее обратно к креслу и сел возле нее. Я хотел слышать ее снова и снова, звуками ее голоса я мог бы упиваться вечно.

— Вы меня очень любите? — спросил я.

— Ах, вы же сами знаете! Я не стану повторять, не стану вам льстить.

— Но я еще и половины не знаю! Мое сердце жаждет слов любви. Если бы вы знали, как оно истосковалось, как оно ненасытно, вы бы поспешили утолить его жажду хотя бы двумя ласковыми словами.

— Бедный Варвар! — сказала она, похлопывая меня по руке. — Бедняга, верный мой друг! На место, баловень, на место!

— Я не пойду на место, пока вы не одарите меня хоть одним нежным словом.

И наконец она меня одарила:

— Дорогой Луи, любите меня вечно и никогда не оставляйте. Жизнь потеряет для меня всякий смысл, если я не смогу пройти ее рука об руку с вами.

— Скажите еще что-нибудь!

Повторяться было не в ее обычае. Шерли переменила тему.

— Сэр, — сказала она, вставая, — вам грозит большая опасность, если вы вздумаете снова возвращаться к таким низменным вещам, как деньги, бедность или неравенство. Не вздумайте мучить меня щепетильностью и всякими несносными сомнениями. Я запрещаю вам говорить об этом!

Кровь бросилась мне в лицо, и в который раз я посетовал, что сам я столь беден, а она столь богата! Заметив мое огорчение, Шерли так ласково погладила мою руку, что я тут же забыл про свои горести и снова вознесся на вершину блаженства.

— Мистер Мур! — сказала она, подняв на меня свой открытый, нежный, серьезный взор. — Учите меня, помогайте мне быть хорошей. Я не прошу освободить меня от всех забот и обязанностей, налагаемых моим состоянием, но прошу разделить их со мной и наставить меня, как мне лучше исполнить свой долг. Вы судите здраво, у вас доброе сердце и твердые принципы. Я знаю, что вы умны, чувствую, что вы милосердны, и верю, что вы добросовестны. Будьте же моим спутником на жизненном пути, руководите мной там, где у меня нет опыта, будьте моим судьей, когда я ошибусь, будьте моим другом всегда и везде!

Клянусь, я все это исполню!»

Вот еще несколько страниц из той же записной книжки; если они тебе не по нраву, читатель, можешь