Михаэль режет субботний хлеб. Яир спел три субботние песни, которые выучил в детском саду. Я подаю печеную рыбу. Мы не зажигаем субботние свечи, поскольку Михаэль расценивает это как лицемерие со стороны тех, кто не следует другим религиозным традициям.

Михаэль рассказывает Яиру о беспорядках 1936 года. Мальчик жадно впитывает каждое слово. Задает толковые вопросы, завершая их словами: «Я закончил». Весь он — концентрированное внимание. Я тоже прислушиваюсь к голосу мужа. А еще — я вижу прелестную девочку в голубом пальто, и эта девочка пытается позвать меня туда, с улицы, поэтому она бьет по оконному стеклу слабыми кулачками. В лице ее — тревога. Она близка к отчаянию. Губы ее что-то произносят и повторяют вновь, но я не могу уловить — что, а она уже перестала говорить, еще я вижу лицо ее — и вдруг — только стекло. Покойный отец мой Иосиф благословлял хлеб и вино в субботний вечер. И субботние свечи зажигались в нашем доме. Отец не выяснял, сколь истинны основы религии. И посему он уважал их. Но когда Иммануэль, брат мой, присоединился к левому движению молодежи, в нашем доме прекратились все субботние ритуалы. Соблюдение традиций и прежде было довольно приблизительным. Отец — человек весьма нерешительный.

В «Немецкой колонии», жилом квартале на юге Иерусалима, усталый железнодорожный состав взбирается вершину холма. Паровоз натужно воет и отдувается Словно в обмороке, падает он в объятия пустынных перронов. Остатки пара исторгнуты с горьким свистом. В последний раз взъярился паровоз против тишины. Но тишина сильнее его. Посему он смирился, сбавил тон, успокоился. Субботняя ночь. Смутное ожидание. Даже птицы молчат. Может, у ворот Иерусалима стоит она сейчас. Среди садов деревни Силоам или за Горой Дурного Совета плывет эта нежная ночь. Желтое электричество струится по разветвленной сети, достигая и деревни Дир Ясин, и здания «Дженерали». По трубам, подгоняемая напором, бежит вода, которую качают большие насосы из далеких источников в приморской низменности. Только коснись крана — и врывается поток, прозрачный и холодный. Субботняя ночь. Тих Иерусалим. Ничего не сбылось.

Ожидание, истончаясь, превращается в прозрачную поросль кристаллов. Город погружается во тьму.

— Шабат шалом, — говорю я издалека.

Муж и сын мой смеются. Михаэль предпочел сказать:

— Как ты сегодня торжественна, Хана. И как к лицу тебе новое зеленое платье.

В начале сентября госпожа Глик, наша истеричная соседка с третьего этажа, была помещена в закрытую клинику. Приступы накатывались на нее с нарастающей частотой. В перерывах между приступами она обычно бродила по лестницам, по двору, по улицам, и лицо ее казалось непроницаемым. Это была полнотелая женщина, наделенная той дикой, сочной красотой, какой наделены иногда бездетные женщины, завершающие четвертый десяток своей жизни. Одета она всегда небрежно, пуговицы расстегнуты, будто сейчас только встала она с постели. Однажды я поздоровалась с ней, ее лицо покраснело, она глянула на меня со сдерживаемым гневом. Однажды во дворе она напала на Иорама, мальчика тихого, отвесила ему две пощечины, полоснула ногтями по его рубашке, обзывая его: «Развратник! Соглядатай! Грязные глаза!»

В начале сентября, в канун субботы, госпожа Глик схватила два подсвечника с зажженными в них субботними свечами и швырнула их в своего мужа. Господин Глик нашел убежище в нашей квартире. Он рухнул в кресло, плечи его сотрясались от рыданий. Михаэль погасил ою трубку, выключил радио и вышел в аптеку, чтобы туда вызвать помощь. Через час появились санитары белоснежных комбинезонах. Поддерживая больную обеих сторон, они с осторожностью влекли ее к карете скорой помощи». Словно несомая в объятиях двух своих влюбленных, больная спускалась по лестнице, не переставая напевать веселую песню на идиш. Все жильцы вышли из своих квартир и молчаливо замерли у дверей. Иорам Каменицер подошел ко мне и стал рядом. Он произносил шепотом:

— Госпожа Гонен, госпожа Гонен … — и лицо его было белее снега. Я протянула руку, чтобы обнять его за плечи. Но с полдороги рука моя вернулась.

— Сегодня суббота, сегодня суббота, — вопила госпожа Глик в дверях кареты «скорой помощи». Муж ее стоял перед ней и умолял плачущим голосом:

— Ничего, моя Доба, это все чепуха, все пройдет, будет хорошо.

Маленькое тело господина Глика было облачено в мятые субботние одежды. Редкие его усики подрагивали, будто у них — своя отдельная жизнь.

До того, как тронулась карета «скорой помощи», господину Глику было предложено подписать какой- то документ. Это была утомительная, подробная анкета. В свете автомобильных фар Михаэль читал ему параграф за параграфом, подписав в двух местах вместо господина Глика чтобы тот не нарушил заповеди Субботы. Затем, поддерживая соседа под локоть, Михаэль привел его к нам выпить кофе — после того, как все разошлись и улица опустела.

Может, поэтому господин Глик стал нашим частым гостем. От соседей он узнал, что доктор Гонен собирает марки. И вот, как приятно, что у него скопилось множество не нужных ему марок, которые он с радостью передаст доктору Гонену в подарок, ничего не требуя взамен. Простите, господин еще не обладает докторской степенью? Что ж, сыны Израиля все равны перед Всевышним кроме тех, кого Всемогущий не удостоил своей милостью. Доктор, сержант, артист — все мы весьма походи друг на друга, и различия совсем незначительны. Такие-то дела: брат и сестра имеются у моей несчастной Добы в Антверпене и Йоханнесбурге, они пишут часто, оклеивая конверты множеством красивых марок. Бог не дал ему детей, и поэтому в марках нет у него никакой нужды. Безвозмездно, в подарок передает он их в руки доктор Гонена. С другой стороны, он слагает к нашим нога свою просьбу — не разрешим ли мы ему время от времени посещать нашу квартиру, чтобы он смог заглядыват в Еврейскую Энциклопедию. Дело в том, что он жаждет знаний и намерен перечитать тома Еврейской Энциклопедии. Не в один день, разумеется. В каждое посещение — несколько страниц. Он искренне заверяет, что не станет нас беспокоить, шуметь, заносить в дом грязь — он будет тщательно вытирать ноги у входа.

Таким образом наш сосед стал частым гостем в доме, кроме марок, он передал Михаэлю подшивку приложений к газете религиозных кругов «Хацофе», поскольку там печаталась страничка, посвященная науке. Мне же будет особая скидка в магазине «Галантерея Глик», что на улице Давид Елин. Замки-«молнии», медные карнизы для завесей, пуговицы, пряжки, нитки для вышивания — все это он передаст мне в качестве подарка. Я просто не знала, как отказаться от его подношений.

Всю свою жизнь господин Глик истово исполнял все предписания нашей веры. А вот теперь, после несчастья госпожой Добой, одолели его всякого рода сомнения. Тяжкие сомнения. Он жаждет расширить свое образование, читая энциклопедию. Он уже добрался до статьи «Атлас», узнав, что «атлас» — это не только блестящая шелковая ткань, но и гигант из греческой мифологии, на лечах которого покоится мир. Множество новых мысей появилось у господина Глика в последнее время. И кого он должен благодарить? Нас, щедрое семейство Гонен, которое было столь добрым к нему. Его желание — отплатить добром за добро, и он просто не знает, что сделает, если мы не соблаговолим принять гигантское лото «Звери», которое он купил для нашего сына Яира. И мы соблаговолили принять.

Вот друзья, которые навещали нас.

Моя лучшая подруга Хадасса с мужем, которого звали Аба. Аба — отличный чиновник в Министерстве торговли и промышленности, а Хадасса — телефонистка в том же министерстве. Они собираются скопить подходящую сумму денег, купить квартиру в квартале Рехавия, и лишь после этого произвести на свет ребенка. Они сообщают Михаэлю разные политические новости, которых не сообщает газеты. Мы с Хадассой предаемся воспоминаниям школьных днях и о периоде Британского мандата.

Вежливые ассистенты и младшие преподаватели с кафедры геологии, усевшись, обменивались с Михаэлем шутками по поводу того, что никто в университете не может продвинуться, пока не умрет кто- нибудь из стариков.

Следовало бы издать соответствующие законы, чтобы и у молодых были возможности проявить себя в соответствии со способностями.

Время от времени приезжала к нам Лиора из кибуца Тират Яар, иногда одна, иногда в сопровождении мужа и дочек. Они поднялись в Иерусалим за покупками, отведать мороженого, а заодно убедиться, что мы еще живы Какие красивые занавески, и кухня блещет чистотой Можно ли им заглянуть в ванную и уборную? Кибуц строит новые жилые дома, они хотели бы прикинуть, сравнить. И от имени совета по культуре они