открытку, что вышла замуж, и переезжает в Северную Каролину. Если хочешь, я передам ей что-нибудь, если она будет мне звонить?

— Да нет, — говорю я, — не надо. Просто скажите ей, что я желаю ей счастья.

— Обязательно передам, — говорит миссис Керран. — Я рада, что ты зашел.

Мне казалось, что я смогу спокойно принять эту новость, но оказалось, что нет.

Сердце у меня заколотилось, и руки вспотели. Почему-то захотелось забиться куда-нибудь и свернуться клубком, как в тот раз, когда убили Баббу. И так я и сделал. Добрел до ближайших кустов и там залег. Мне кажется, что я даже начал сосать палец, что я не делал очень давно, потому что мама всегда говорила, что так поступают только младенцы и идиоты. в общем, не знаю, сколько я там пролежал. Наверно, почти весь день.

Дженни я не винил — она поступила так, как давно следовало. В конце концов, я ведь всего лишь идиот, и хотя многие женщины говорят, что замужем за идиотами, они и представить себе не могут, что было бы, если бы их мужья были НАСТОЯЩИМИ идиотами. Главное, мне было жаль себя самого. потому что я почему-то вправду верил, что когда-нибудь мы с Дженни поженимся. А когда я узнал, что она уже вышла замуж, у меня было такое чувство, словно что-то во мне умерло, и никогда не оживет, потому что выйти замуж — это ведь не просто удрать. Замуж — дело серьезное. Я проплакал всю ночь, но это не помогло.

Потом я выбрался из кустов и поехал в Залив. Я никому не сказал, что случилось, потому что решил, что лучше не станет. У меня было много работы — пруды, починка сетей, и я принялся за нее. Когда я кончил, снова было темно, и я решил — с этого момента я буду думать только о своих креветках. Больше мне ничего не оставалось.

И так я и сделал.

В тот второй год мы сделали семьдесят пять тысяч долларов, и дело все расширялось, так что пришлось нанять еще людей. В том числе Снейка, защитника из университетской команды. Ему осточертела работа в малышовой команде, и я поставил его с Кертисом на расчистку каналов. Потом я узнал, что тренер Феллерс из моей школы вышел на пенсию, и я и ему нашел работу в доках, и его двум амбалам, которые тоже вышли на пенсию.

Скоро о расцвете нашего бизнеса пронюхали газеты и прислали репортера, чтобы он взял у меня интервью для колонки «местный парень преуспел». Оно вышло в воскресном номере, с фото, на котором были я, мама и Сью. Заголовок был такой: «Клинический идиот добился успеха в морском эксперименте».

Потом мама сказала мне, что ей нужна помощь в бухгалтерии, так как мы зарабатываем слишком много денег, и нужен советник по финансовым вопросам. Я подумал немного, а потом позвонил мистеру Трибблу, потому что он перед уходом на пенсию сколотил приличный капитал в бизнесе. Он был рад, что я позвонил, и сказал, что прилетит ближайшим рейсом.

И вот через неделю он прибыл, и сказал, что нам нужно посовещаться.

— Форрест. — сказал он, — то, что ты сделал — это просто потрясающе, но тебе пора серьезно подумать о финансовом планировании.

Я спросил его, что это такое, а он отвечает.

— Инвестиции! Диверсификация! Насколько я могу судить, в будущем году ты сделаешь около 190 тысяч долларов. Еще через год — почти четверть миллиона. Такую прибыль ты просто обязан реинвестировать, иначе налоговая инспекция пустит тебя по миру. Реинвестирование — вот суть американского бизнеса!

И так мы и поступили.

Мистер Триббл лично взялся аз дело, и скоро мы сформировали несколько дочерних корпораций. Первой была «Компания „Раки Гампа“», вторая — «Концерн „Фаршированные крабы Сью“», третья — «АО „Мамины рачки“».

В общем, четверть миллиона долларов через год превратились в полмиллиона, потом в миллион, и в итоге через четыре года наш бизнес давал пять миллионов долларов в год. На нас работало около трехсот человек, в том числе закончившие с реслингом Какашка и Растение, они занимались погрузкой на складе. Я попытался найти Дэна, но не получилось — он бесследно пропал. Зато я нашел старину Майка, и он возглавил паблик рилейшенз и рекламу, и даже, по совету мистера Триббла, нанял для телешоу Рэйчел Уэльч — она танцевала в костюме краба и припевала: «Если крабов ешь не Сью, Твои денежки тю- тю!»

В общем, дело стало приобретать солидный масштаб. У нас появилась рыбацкая флотилия и парк рефрижераторов, мы завели свою консервную фабрику, и офисное здание, начали инвестировать в жилищное строительство, магазины, и торговлю нефтью и газом. Мы наняли старину профессора Квакенбуша, того самого преподавателя английского, его у тому времени выгнали из университета за совращение студентки, и он стал поваром на фабрике у мамы. Еще мы наняли полковника Гуча, которого после нашего рекламного тура выперли в отставку, и мистер Триббл поручил ему «секретные операции».

Мама построила нам большой дом, потому что, сказала она, не пристало такому руководителю, как я. жить в какой-то хижине. Сью же она оставила в хижине, чтобы он контролировал процесс. Теперь мне каждый день приходилось ходить в костюме и с портфелем, словно адвокату какому-нибудь. Все время приходилось сидеть на каких-то совещаниях и выслушивать массу чуши, похожей на лопотание пигмеев, а меня все называли «мистер Гамп» и все такое. Мне вручили почетный ключ от Мобайла, и пригласили меня в совет попечителей госпиталя и симфонического оркестра.

И вот как-то приходят ко мне в офис какие-то люди и говорят, что хотят выдвинуть меня в Сенат США.

— Вы просто созданы для Сената, — говорит один парень — в костюме с бабочкой и сигарой во рту. — Футбольный кумир «Медведей Брайанта», герой войны, знаменитый космонавт и доверенное лицо президентов — чего еще можно требовать от кандидата? — Звали его мистер Клакстон.

— Послушайте, — говорю я ему. — Да ведь я — идиот. Я не разбираюсь в политике!

— Вот это и хорошо! — говорит мистер Клакстон. — Такие люди нам и нужны! Вы — соль земли, скажу я вам. Соль земли!

Эта идея мне не понравилась, как и вообще всякие идеи относительно меня, потому что именно из-за них я и попадал во всякие переделки. Но когда я рассказал об этом маме, у нее в глазах. само собой, появились слезы и она сказала, что гордится мной, и что ее заветная мечта — чтобы ее сын восседал в Сенате США.

Ладно, подошел день для объявления в выдвижении в кандидаты. Мистер Клакстон и его команда сняла зал в Мобайле, и вытащила меня на сцену перед аудиторией, заплатившей по полдоллара, чтобы послушать, какую чушь я буду толкать. Сначала было несколько длинных речей, а потом настала моя очередь.

— Дорогие сограждане, — начал я. Мистер Клакстон заранее дал мне речь, которую я должен был произнести, и кроме того, его люди должны были задавать мне вопросы из зала. Тут же засветились огоньки телекамер. а репортеры заскрипели перьями. Я прочел всю речь, не очень длинную и бессмысленную — впрочем, как я могу об этом судить? Я ведь всего лишь идиот.

А когда я кончил, встает одна дамочка из газеты и заглядывает в свой блокнот:

— Мы стоим на грани ядерной катастрофы, — говорит она, — экономика в кризисе, нас ненавидят во всем мире. в наших городах царит насилие, каждый день люди умирают от голода, повсюду царит неверие и жажда наживы, иностранцы наводнили нашу страну и отбирают работу у наших граждан, профсоюзы прогнили, черные дети умирают в гетто. налоги чрезмерны, в школах царит хаос и страх, голод, отчаяние и призрак гражданской войны нависли над страной. Что же по вашему, является наиболее насущной потребностью момента, что бы вы хотели сделать в первую очередь? — Зал затих, так что было услышать, как летит муха.

— Я хочу писать, — говорю я.

И тут публика взорвалась! Люди вопили и размахивали руками, а кто-то в задних рядах начал скандировать мои слова, пока весь зал не подхватил их:

— МЫ ХОТИМ ПИСАТЬ! МЫ ХОТИМ ПИСАТЬ! МЫ ХОТИМ ПИСАТЬ! — орали они.