вещам на подносе. Она взглянула на американцев:

— Все эти предметы будут вскоре вам возвращены. Можете забрать свои кейсы и портфели.

Абрамс видел, что Тэннер весь кипит. Но, если бы женщина даже и догадалась об этом, она не поняла бы причины. Открытая демонстрация чувств возможна только на Западе. Все трое забрали свои портфели. Тэннер сделал это более резко, чем было бы нужно.

Тони посмотрел вниз на электрический шнур, ведший от металлодетектора к розетке в стене, и увидел рядом с розеткой предохранительную коробку. Он перевел взгляд на женщину. Она взяла поднос и направилась к двери, которая вела, насколько знал Абрамс, в бывший кабинет, а ныне комнату, где располагалась оперативно-техническая служба. Там предметы будут тщательно просвечены и изучены, с них снимут отпечатки пальцев. Машина Тэннера будет отогнана в специальный отсек в южной части цокольного этажа здания и скрупулезно обследована. Тони подумал, что вряд ли увидит снова свой ножик. Никто никому не доверял. И по вполне понятным причинам.

К ним подошел Андров.

— Нам потребуется комната с окнами на север. Тогда мы сможем наблюдать за эскападами мистера ван Дорна, направленными против нас. Лучше всего для этих целей подойдет галерея. Следуйте за мной.

Он снова вывел их в холл второго этажа и жестом пригласил пройти в галерею. Абрамс осмотрелся. Когда-то это помещение использовалось для демонстрации охотничьих трофеев Чарльза Пратта. Мощные открытые дубовые балки потолка и дубовые же панели на стенах — все здесь наводило на мысль об охоте. Однако теперь вместо голов и рогов диких животных на дубовых панелях были развешаны образчики пролетарского искусства: улыбающиеся мускулистые труженики и труженицы в полях и на заводах. «Капиталисты, — подумал Абрамс, — водружали на стены трофеи, которые они не добывали, а коммунисты украшают интерьер изображениями счастливых рабочих, которых они никогда в жизни не видели».

Андров встал у выходящего на север створчатого окна.

— Отсюда вы можете наблюдать за домом этого сумасшедшего, — сказал он и посмотрел на часы. — Интересно, почему он еще не начал свои выходки?

«Потому что, — подумал Абрамс, — он хочет предоставить нам лишний свободный час». Тони подошел к другому окну. Перед ним расстилался пологий луг, плавно переходивший в подъем и заканчивавшийся на холме, где стоял белый дом. Дом, казалось, сверкал: все окна в нем были ярко освещены, а в прилегавшем к дому саду горели разноцветные фонари. Абрамс увидел силуэты людей на лужайке и на террасе. Он подумал о Кэтрин, которая должна была в это время находиться там. Интересно, что бы она подумала, если бы узнала, что он сейчас в усадьбе у русских?

Кроме того, ему вдруг пришло в голову, что, хотя он способен адекватно оценивать опасности, в его инстинкте самосохранения все же имеется какой-то дефект. Иначе он никогда не связался бы с такой работой, которая чревата всякими неприятностями (стрельбой, например), и, уж конечно, не попал бы сегодня сюда.

В западном и северном направлениях из окна можно было увидеть серебристую рябь залива. По ней бесшумно скользили катера и суда, оставляя на воде отблески габаритных огней. Эта картина почему-то напомнила Тони о Питере Торпе. Он подумал, что этот подонок может появиться здесь в любую минуту.

Андров окинул взглядом американцев.

— Ну что ж, давайте присядем и поговорим. Когда этот бедлам начнется, мы услышим.

Тони осмотрел медные сочленения, соединявшие стекла в окне. В данный момент окно было плотно закрыто, так что Абрамс не мог разобрать, из чего сделан шпингалет. Он посмотрел вниз на расположенную под ним террасу и воскликнул:

— А там что такое?

Андров обернулся и подошел поближе к Тони.

— О, это наша достопримечательность! Это именно то, за что вы ее и приняли. Это свастика, выложенная плиткой.

Абрамс прикрыл глаза ладонью, словно защищаясь от блеска стекла.

— Можно мне открыть окно?

Секунду подумав, Андров ответил:

— Разумеется.

Тони распахнул створки.

— Этот знак был выложен еще в 1914 году, задолго до нацистов, — пояснил Андров. — Свастика на востоке и у американских индейцев — это символ удачи. Больше всех этот знак ненавидят евреи. Ну, еще, может быть, русские. Так что не пугайтесь.

— Да я и не боюсь, — произнес Абрамс, — просто это как-то неожиданно.

Его взгляд скользнул по подоконнику и раме. Шпингалеты и запорные механизмы были изготовлены из блестящего и явно нержавеющего металла, напоминавшего белое золото. Но ножика у Тони не было, да и пока Андров находился рядом, он все равно не смог бы соскрести микрочастицы металла на пробу. Он предложил:

— Может, нам оставить окно открытым, чтобы лучше услышать начало мероприятия у ван Дорна?

— В этом нет необходимости, — ответил Андров и закрыл окно.

Окинув взглядом ярко освещенную лужайку, Тони увидел высоко поднимающуюся антенну, закрепленную проволочными растяжками. У основания она была окружена густыми зарослями какого-то кустарника, о которых упоминал Эванс. Ближе к дому располагался флагшток, а вокруг него — красиво подстриженные кусты жимолости. Абрамсу была видна решетка дождевого стока, местоположение которой ему поручено было уточнить.

На фоне деревьев, тянувшихся с западной стороны, Тони увидел силуэты двух людей с собакой на поводке. Один из них разговаривал, судя по всему, по переносной миниатюрной рации, у второго на плече висело ружье или, может быть, винтовка. Во всей этой картине было что-то сюрреалистическое. Как в «Замке» Кафки, где заранее нельзя сказать, кто ответит по телефону и ответят ли по нему вообще. Где в каждой комнате и в каждом коридоре вас поджидают молчаливые люди. Где все темные и слабо освещенные места заполнены неясными тенями. Странные видения, звуки, запахи, подсказывающие вам, что вы не одни в этом пространстве…

— Давайте сядем, — вдруг нетерпеливо предложил Андров. Он махнул рукой в сторону стульев и кресел, стоявших вокруг кофейного столика, и, подойдя к ним, указал каждому на предназначенное ему место.

Абрамс оказался на тяжелом стуле, Тэннер и Стайлер — бок о бок на маленьком диванчике. Сам Андров занял большое кресло с подлокотниками, сев спиной к окну.

Тони внимательно присмотрелся к русскому. Он являлся, выражаясь языком спецслужб, главным резидентом «легальной» резидентуры КГБ в Нью-Йорке. Разумеется, он был прикрыт дипломатической должностью. Секрет полишинеля. Что действительно оставалось загадкой, так это то, почему именно Андров занимается тяжбой против ван Дорна. Вероятно, этой тяжбе, как одному из звеньев цепи, отводилось в планах КГБ такое важное место, что требовало участия главного резидента.

— Я попросил мистера Калина, нашего советника по юридическим вопросам, поприсутствовать на этой беседе, — начал Андров. — В нашей миссии я отвечаю за связи с американской общественностью, поэтому мое участие в сегодняшней встрече само собой разумеется. Правосудие в вашей стране сильно зависит от наличия или, наоборот, отсутствия связей с обществом. Мы это знаем.

Он достал коробку русских сигарет. Это была «Тройка», овальные сигареты без фильтра. Андров протянул присутствующим коробку каким-то очень русским жестом. Абрамс взял одну из предложенных сигарет и закурил. Запах у нее был неприятный, к тому же она была плохо набита. При первой же затяжке Тони засосал почти дюйм табачной крошки.

— Вам понравились сигареты? — спросил Андров.

— У них весьма специфический вкус, — ответил Абрамс.

Тэннер подавил улыбку. Андров посмотрел на часы.

— Мистер Калин посещает вечерние юридические курсы Фордхэма и считает, что разбирается в