образцы, документацию. Вместе с тарой, – объяснил Жохов происхождение сумки у него на коленях.

– Я сидела вон там, – показала Катя. – Полчаса за тобой наблюдаю, а ты ни разу не оглянулся. Не чувствуешь, когда на тебя смотрят?

Она села рядом и погладила его по руке.

– Ты так смотрел в окно, совсем как маленький мальчик. У меня сердце защемило от того, как ты смотришь в окно. Жаль, не знала тебя мальчиком.

– Я был хороший мальчик, – сказал Жохов.

Мимо них тянулись вагонные коробейники с одинаковыми, в слоистую бело-сиреневую клетку, сумками из легчайшей, но прочнейшей синтетики, любимой тарой уличных торговцев и челноков. Оттуда, как из мешка Деда Мороза, являлись на свет стрекочущие зажигалки для газовых плит, обувные распорки, тройники, переходники, безопасные розетки с крышками, походные миксеры на батарейках, чудо-машинки для фигурной нарезки овощей или подтягивания петель на колготках, наборы поддельных ножей «Золлинген», пачки фломастеров, сборники кроссвордов, анекдотов и кулинарных рецептов, зажимы для белья, сетки от комаров, которые за последние несколько лет размножились по всей Москве, как в годину казней египетских.

Их стойбища находились под землей, в подвалах блочных и панельных домов с безнадежно изношенными трубами теплоцентралей. Круглый год там клубился пар и стояли лужи, облепленные мириадами комариных выводков. Век у них был короток, за множество поколений, сменившихся между смертью Брежнева и августовским путчем, эти твари стремительно мутировали, научились передвигаться по вентиляционным каналам внутри зданий, ориентироваться по воздушным потокам, взлетать до верхних этажей шестнадцатиэтажных башен, хотя раньше от них запросто спасались на дачных чердаках, и откладывать личинки даже зимой. Уже с конца марта они начинали совершать вылазки по квартирам, а самые стойкие держались до ноября. Теща говорила, что сколько она себя помнит, такого никогда не бывало.

В метро выяснили, кому куда надо. Кате нужно было зайти домой, забрать у жильцов деньги за квартиру и часть отдать тетке.

– У нее, наверное, заночую, – сказала она.

Жохов понял, что сегодня разоблачение ему не грозит, и спросил, обязательно ли ей там ночевать.

– А то этот человек, – объясняюще похлопал он по своей сумке, напоминая, о ком речь, – сам, оказывается, вчера все привез. В Питер можно не ездить. Могли бы встретиться где-нибудь в городе и вместе вернуться на дачу.

Катя с радостью приняла его план. Жохов записал теткин телефон, обещал звякнуть, как только освободится, и полетел на Сухаревку. Поднимаясь по эскалатору, увидел на одном из высоких матовых фонарей, плывуших навстречу и уходящих вниз, маленький стикер с компьютерной распечаткой: «Христос грядет». Он прочел и забыл, следующие фонари были пусты, но пятый или десятый явил новый слоган: «Время жить в правде». Точно рассчитанная пауза усилила эффект, хотя и это был не конец проповеди. По закону триады почти на самом верху возник последний листочек. На нем темнело единственное слово: «Покайтесь». Отсутствие восклицательных знаков придавало интимность этим призывам. В них была интонация ночного шепота, убедительность конфиденциальной записки, набросанной карандашом.

Гена ждал на улице. Зашли в чебуречную, он хотел взять по сто, ну по пятьдесят, но Жохов не позволил.

– Расскажи толком, зачем они тебя вчера вызвали, – велел он, когда встали с чебуреками за столик.

– Обговорить цену. Я предупредил, что от меня ничего не зависит, но они хотели узнать хотя бы порядок цифр.

Жохов насторожился. Ничто не мешало Денису озаботиться этим при встрече в институте. Недостаток видимой логики заставлял подозревать существование другой, скрытой. Гена, конечно, тоже повел себя странно, хотя эти ребята запросто могли его задурить. Практичностью он никогда не отличался.

– И какую цифру ты им назвал? – спросил Жохов.

– Как ты сказал. Тридцать, – ответил Гена, оглядевшись и понизив голос, как будто в этой занюханной чебуречной кто-то мог понять, что речь идет о тридцати тысячах долларов.

– И что они?

– Сказали, что больше двадцати не дадут.

Гена приступил к подробностям. Выходило, что он стоял на этой цене как спартанцы в Фермопильском ущелье, но после жестокого боя пришлось отступить.

– В итоге вышли на двадцать, – сказал он так, словно благодаря его предусмотрительности удалось избежать худшего.

– Прямо с тридцати?

– Ну, не прямо, поэтапно. Ты сам говорил, что пятерку или даже десятку можно будет скинуть.

– Это не тебе решать. Без моего разрешения ты вообще не должен был с ними встречаться.

Гена покаянно молчал. Жохов надкусил чебурек, высосал из дырки горячий сок. Цифра казалась фантастической во всех вариантах. Пять тысяч туда, пять – сюда, черт с ним, неважно.

– Ладно, забыли. У них есть эта сумма?

– Я так понял, что да. Они готовы хоть сегодня.

Этой минуты Жохов ждал восемь месяцев, но сейчас не испытывал ничего, никаких чувств, кроме нарастающей тревоги. Все складывалось как-то чересчур гладко.

– В субботу я звонил Марику, – сказал он, – сегодня у него день рождения. Собирает всех наших к пяти часам на старой квартире.

– Знаю. А при чем здесь это?

– К пяти я с товаром буду у Марика, привезешь их к нему. Это самый безопасный вариант.

– Ты говорил, в машину к ним не садиться, – напомнил Гена.

– Теперь можно, они же понимают, что ты пустой.

– Они это и раньше понимали. Не вижу разницы.

– Разница большая, – возразил Жохов, но в чем она состоит, не объяснил. – Впрочем, я тебе не навязываю, дело твое. Если боишься, можешь по телефону сказать им адрес и встретить возле дома. Только квартиру не называй.

– Я сяду, – решил Гена.

– Как хочешь, никто тебя не насилует.

– Сказал, сяду – значит, сяду.

– Слушай дальше. Когда приедете, Дениса возьмешь с собой, а второй пусть останется в машине. Обоих не бери. Вдвоем подниметесь к Марику. Там будет полно народу, и Марик наверняка придет с охранником. Он без него никуда не ходит. Выйдем в другую комнату или на кухню, отдадим товар и возьмем деньги.

Гена засомневался:

– Думаешь, он один с деньгами пойдет в незнакомую квартиру?

– Ну, пусть вдвоем пойдут.

– А если они скажут, чтобы я вызвал тебя на улицу?

– Скажут, вызовешь. Возьму с собой ребят и выйду.

– На их месте мне бы не понравилось, что с тобой кто-то есть. Могут дать по газам и уехать. Это в лучшем случае.

– Значит, выйду один, а ребятам велю стоять в подъезде. Свистнем их, в случае чего.

– Я свистеть не умею, – сказал Гена.

– Я свистну. Короче, сейчас позвонишь им и назначишь встречу. Пусть приезжают с деньгами. Только на пять не назначай, а то у Марика может еще никого не быть, он что-то рано все затеял. Назначь на семь.

– Не поздно?

– Нет, в самый раз. Буду ждать вас в начале восьмого у Марика. Ему пока ничего говорить не надо, поставим его перед фактом.

Салфеток на столе не имелось, вместо них в стакане кульком стояла газетная нарезка. Жохов с трудом обтер ею жирные пальцы и двинулся к выходу.