Для 4-й танковой армии эта задача становилась едва ли не главной:
Как мы видим, командующий группой армий «Центр» практически в ультимативной форме приказывает подчиненным ему 4-й и 4-й танковой армиям сомкнуть фланги. «Окно» в построении немецких войск существовало ограниченное время, и поэтому Жуков торопил Ефремова. Это была большая удача – проскочить в разрыв фронта без длительного и кровопролитного процесса пробивания бреши в обороне противника. Такой временный разрыв был бы закрыт в любом случае, вне зависимости от намерений Жукова и действий Ефремова. Расходование на удержание коридора выделенных командованием для захвата Вязьмы соединений не имело смысла. Нож гильотины, перерубающей путь из Износок в Вязьму, уже был в полете, когда Ефремов пытался организовать оборону района прорыва. Противопоставить «всем возможным силам», снятым с фронта 4-й танковой армии, ему было нечего.
Проблема защиты коридора за спиной 33-й армии не имела адекватного решения. Те, кто задним числом дают советы Г. К. Жукову, мыслят лишь на один ход вперед. [313] Например, сын М. Г. Ефремова в своей статье в «Военно-историческом журнале» предлагает задействовать для этой цели 9-ю гв. стрелковую дивизию А. П. Белобородова. Допустим, она встает на защиту коридора. Немцы смещают направление удара на запад, обрезают коммуникации 33-й армии не на р. Воря, а западнее. Дивизия А. П. Белобородова пытается пробиться на запад и подставляет фланги, которые оказываются под ударом там, где в действительности произошло прерывание коммуникаций 33-й армии. Побочным продуктом на этот раз оказалось бы окружение 9-й гв. стрелковой дивизии. Следует четко осознать тот факт, что защитники коридора в любом случае обладали бы открытым флангом, обрекавшим задачу защиты коммуникаций 33-й армии «в лоб» на неудачу.
Часто цитируемая фраза Жукова: «…Как показало следствие, никто, кроме командующего 33-й армией, не виновен в том, что его коммуникации противник перехватил»{149} – приобретает в связи с этим совсем другой смысл. Длина фланга 33 -й армии, образовавшегося в результате пробежки из района Износок к Вязьме, практически исключала его прямую защиту. Для этого пришлось бы израсходовать всю ударную группировку, назначенную собственно для захвата Вязьмы. Не перехватили бы его в районе Захарово – перехватили бы на Угре или где-нибудь еще, у немцев простора для творчества в данном случае было много. Оставить за собой узкую трассу снабжения можно было только одним способом: заставив немцев забыть о воздействии на нее. Иными словами, вынудить бросить все силы на отражение удара на Вязьму, а в идеальном случае – на попытку выбить войска 33-й армии из Вязьмы. Поэтому, разбазарив [314] силы на защиту и без того державшегося на честном слове коридора и ослабив на самые сильные стрелковые полки ударную группировку, генерал Ефремов автоматически обрекал себя на катастрофическое развитие событий. Если бы оборона немцев под Вязьмой затрещала, то контрудара в основание пробитого 33-й армией коридора просто не состоялось бы. Но провернуть заказанную Г. К. Жуковым операцию смог бы, пожалуй, только какой-нибудь лихой рубака- кавалерист, понимающий сущность маневренной войны. Например, Ф. Я. Костенко. Для выполнения поставленной задачи М. Г. Ефремову не хватило именно определенной «лихости» и умения пройти по лезвию бритвы. Медленное продвижение к Вязьме существенно прореженной ударной группы 33-й армии и принятые немцами меры сделали ситуацию патовой. Для восстановления коммуникаций армии Ефремова и корпуса Белова требовалось пробить фронт, а для расшатывания фронта требовалось перехватить дорогу Вязьма – Смоленск. В дальнейшем, вплоть до гибели 33-й армии, стержнем боевых действий стала позиционная борьба за Юхнов и затухающие попытки Ефремова и Белова выполнить поставленную задачу. Вообще, выбор М. Г. Ефремова на роль антипода Г. К. Жукова может быть объяснен также тем, что он не участвовал в позиционных баталиях на Западном фронте в феврале – апреле 1942 г. Он прорвался в конце января и начале февраля 1942 г. на подступы к Вязьме и там вел довольно вялые наступательные действия, объяснимые отсутствием у него крупных сил артиллерии и танков. Напротив, остальные командармы увязли в позиционных боях, постоянно понукаемые Г. К. Жуковым и вынужденные выслушивать от него лекции по тактике. В таком раскладе антитеза «белый и пушистый командарм» и «зеленый и склизкий Жуков» не вытанцовывается. [315]
С моей точки зрения, в истории 33-й армии главной ошибкой Г. К. Жукова было то, что он выбрал именно М. Г. Ефремова на роль человека, которому предстояло прорваться к Вязьме силами стрелковых соединений. Здесь требовалось «кавалерийское» мышление. В сущности, 33-я армия играла роль подвижного (кавалерийского или механизированного) соединения. Боевое применение подвижных соединений имеет свою специфику, и растяжка и временное прерывание коммуникаций для них рядовое явление. Этот выбор аукнулся Г. К. Жукову при жизни и теперь аукается после смерти. Некоторым оправданием в данной ситуации может служить тот факт, что никого больше под рукой не было. К. К. Рокоссовский был занят на правом крыле Западного фронта, а затем был вместе со штабом 16-й армии брошен на парирование кризиса под Сухиничами. А. А. Власов, К. Д. Голубев и И. Г. Захаркин, так же как и М. Г. Ефремов, были пехотными командирами.
Пожалуй, наиболее подходящим командующим для группы соединений, прорывающихся к Вязьме, мог стать заместитель командующего фронтом генерал Георгий Федорович Захаров. В своих мемуарах А. К. Кононенко представляет его злобным и трусливым изувером, что само по себе неплохая характеристика для начальника – похоже, добиваться исполнения своих указаний он умел. В конечном итоге именно его нажим на командование 1-го гв. кавалерийского корпуса привел к проталкиванию конников П. А. Белова через Варшавское шоссе. Тезису о трусости Г. Ф. Захарова при этом противоречат три нашивки за ранение, в том числе одна за тяжелое. Со своей стороны по опыту изучения документов в ЦАМО добавлю следующее. После того как Г. Ф. Захаров стал командующим 2-й гвардейской армией на Миусе летом 1943 г., в документации армии был наведен порядок, и подчиненные ей механизированные корпуса четко представляли донесения о [316] боевом и численном составе с точностью до одного человека. Также Г. Ф. Захаров вряд ли бы разрешил отобрать у себя дивизию, как это было сделано в отношении 9-й гв. стрелковой дивизии А. П. Белобородова в случае с М. Г. Ефремовым. Прецедент назначения заместителя командующего фронтом на должность руководителя временного объединения для решения узкой задачи в истории войны также присутствует. Это группа М. М. Попова, заместителя командующего Юго-Западным фронтом, участвовавшая в сражении за Харьков в январе – марте 1943 г. Таким образом, с высоты сегодняшнего дня можно назвать ошибкой Г. К. Жукова кадровый просчет с выбором на ответственную роль управления подвижной группы фронта штаба М. Г. Ефремова. Целесообразнее было создать «группу Захарова» и включить в нее соединения, изъятые из армий центра построения Западного фронта, в том числе из 33-й армии.
В одном из своих приказов командующему 33-й армией в январе 1942 г. Г. К. Жуков написал: «есть возможность отличиться». К сожалению, М. Г. Ефремов эту возможность упустил. [317]
Степной «Верден»
Одной из главных трудностей защитников Жукова, стоящих на традиционных позициях, является разъяснение роли Георгия Константиновича в сражении за Сталинград. Позиция «Жуков идейный вдохновитель операции «Уран» и разгрома немцев под Сталинградом» действительно весьма уязвима. Жуков покинул Сталинградский фронт буквально за два дня до начала советского контрнаступления – 16 ноября 1942 г. Как бы ни был хорош план, лавры достаются тем, кто проводил этот план в жизнь, парировал возникающие трудности и не предусмотренные планом моменты. Тем более претендовать на роль того, кто «подал идею», не так уж сложно. В числе соискателей лавров обнаруживается, например, Н. С. Хрущев. Основная заслуга Георгия Константиновича в Сталинградской битве на самом деле заключалась совсем в другом. Под Сталинградом полководец выступал в традиционном для него амплуа спасителя от поражения.
Довольно неуклюжие попытки напрямую привязать действия Г. К. Жукова к начавшемуся 18 ноября 1942 г. наступлению советских войск под Сталинградом являются прямым следствием искаженной в советской историографии оперативной картины сражения. Сложившаяся вследствие ряда мутаций изначально правильных представлений схема оборонительной и наступательной фаз битвы оставила в тени действительную роль Жукова. Очень хорошо эта деградация
