атаки противника и поддержать контратаку своей пехоты. Именно так, кстати говоря, немцы чаще всего и поступали. В этом случае успех зависел от умения наступающего закреплять захваченные рубежи, организовывать [224] отражение контратак с помощью штатных противотанковых орудий.
Смоленское сражение в своей начальной фазе вылилось в поединок подвижных соединений немцев и советских стрелковых дивизий. Пехотинцы армий внутренних округов атаковали танковые и моторизованные дивизии, перешедшие к обороне на широком фронте при поддержке достаточно сильной артиллерии. Например, наступление «черного корпуса» и главный удар 24-й армии под Ельней поддерживали даже гаубичные полки большой мощности, вооруженные 203-мм гаубицами Б-4. Борьба была тяжелой, но никак нельзя ее назвать обреченной на неудачу.
Второй плоскостью, в которой В. Суворов критикует Ельню, является теория о взаимном влиянии Киевского «котла» и операции по ликвидации Ельнинского выступа. Начинает он критику с весьма странного заявления. Он пишет: «Гудериан рассказывает, что был вынужден бросить в бой последний резерв – роту охраны командного пункта. Штаб Гудериана остался без охраны, В его резерве не было вообще ничего, ни единого солдата. Вот бы Жукову не тратить силы на бесполезные атаки Ельнинского выступа, а встать в глухую оборону. Высвободившиеся дивизии надо было бросать на помощь армиям, запертым в Киевском окружении»{88}. Искажение и наложение происходивших в разное время событий постепенно становятся фирменным стилем Владимира Богдановича. Я не знаю, сознательно В. Суворов исказил действительность или нет, но история с ротой охраны произошла задолго до поворота 2-й танковой группы на Киев. Этот эпизод в воспоминаниях Гудериана относится к 3 августа: «Между тем в районе Ельни продолжались тяжелые бои, требовавшие большого [225] расхода боеприпасов. Здесь был брошен в бой наш последний резерв – рота, охранявшая командный пункт нашей танковой группы»{89}. В начале августа Ельню штурмовали для того, чтобы не позволить Гудериану закрыть коридор, пробитый к окруженным в районе Смоленска 16-й и 20-й армиям. Пока рота охраны штаба Гудериана сражалась под Ельней, войска армий П. А. Курочкина и М. Ф. Лукина уходили на восток по соловьевской и ратчинской переправам. Так что претензии в невнимании к нуждам соседей в этот период совершенно безосновательны: Жуков сковывал те силы, которые могли помешать прорыву из окружения частей двух армий Западного фронта.
В конце августа и начале сентября ситуация была принципиально иной: тылы развернувшейся на юг 2-й танковой группы теперь защищала не пресловутая «рота охраны», а пехота армейских корпусов группы армий «Центр». 10-ю танковую дивизию, части «Дас Райха» и «Великой Германии» сменили на ельнинском плацдарме пехотные дивизии. Предложения В. Суворова свидетельствуют лишь о незнании обстановки: «Если бы Жуков частью своих дивизий ударил по тылам 2-й танковой группы, то величайшая победа Гудериана под Киевом могла обернуться величайшей катастрофой. 2-я танковая группа растянулась на огромных пространствах, имея незащищенные фланги и тылы. Танки – вперед! А позади танков – бесконечные колонны тыловых подразделений: госпитали, ремонтные батальоны, бесчисленные колонны транспортных машин с топливом, боеприпасами, полевые кухни и прочее, и прочее. Все это предельно уязвимо»{90}. В отличие от начальной фазы [226] Смоленского сражения, отрыва танковых соединений от пехоты в период поворота Гудериана на Киев уже не было. Пехота благополучно заполнила тот фронт, на котором происходили бои армий внутренних округов и двух танковых групп 10 июля – 5 августа 1941 г. В некоторой степени тылы Гудериана были открыты в полосе Брянского фронта, где советское командование проводило Рославльско- Новозыбковскую операцию. Однако перед войсками Резервного фронта Г. К. Жукова был относительно прочный и плотный фронт немецкой пехоты.
Опираясь на достаточно шаткое утверждение об открытости для Жукова тылов 2-й танковой группы, В. Суворов продолжает: «Если бы в августе и в начале сентября Жуков попытался спасти своих соседей в Киевском окружении, то иначе сложилась бы и судьба войск в районе Ельни. Если бы Жуков не штурмовал Ельню, а несколько своих дивизий бросил против тылов Гудериана, тогда бои под Киевом затянулись до октября и ноября. В этом случае войска Жукова под Ельней имели бы время на подготовку обороны. Кроме того, и противник после кровопролитных сражений за Киев был бы уже не тот. Да и начинал бы он наступление на Москву не в конце сентября, а гораздо ближе к зиме. А то и вовсе его не начинал бы»{91}.
Во-первых, советские войска могли готовить оборону под Ельней, могли не готовить – результат был бы одинаковый. В октябре удар немецкого танкового клина последовал намного южнее Ельни, и войскам 24-й армии пришлось бросать подготовленные в сентябре 1941 г. окопы и отступать на восток.
Во-вторых, для Владимира Богдановича это станет новостью, но ельнинская операция была частью контрнаступления [227] советских войск с целью выйти на коммуникации 2-й танковой группы. Директива Ставки ВГК №001253 от 25 августа 1941 г., подписанная Б. М. Шапошниковым и И. В. Сталиным, гласила:
Если наложить задачи этой директивы на карту, то можно увидеть, что Резервный фронт в случае успеха операции должен был перехватить одну из основных коммуникаций 2-й танковой группы – шоссе Смоленск – Рославль. Соответственно 24-й армии К. А. Ракутина ставилась задача ликвидировать Ельнинский выступ и продвигаться вдоль проходящего через Ельню шоссе на юго- запад, перерезая трассу Смоленск – Рославль севернее Рославля. Соседняя 43-я армия должна была во взаимодействии с 50-й армией Брянского фронта наступать на Рославль. Во исполнение директивы Ставки 26 августа командующий Резервным фронтом Г. К. Жуков подписал боевые приказы № 0023/оп и № 0024/оп для 24-й и 43-й армий соответственно. В 24-й армии формировались северная (102-я танковая, 100 -я и 107-я стрелковые дивизии и части усиления), южная (106-я и 303-я стрелковые дивизии) и центральная (19, 309-я стрелковые дивизии) ударные группы войск. В 43-й армии главный удар наносили 211, 145-я стрелковые и 109-я танковая дивизии, вспомогательный – 104-я танковая дивизия. Начало наступления той и другой армий было назначено на 30 августа.
Вместе с тем необходимо отметить, что в преамбуле директивы были ошибочно определены ближайшие планы противника: «Противник, обороняясь на направлениях Белый, Вязьма, Спас-Деменск, сосредоточивает свои подвижные силы против войск Брянского фронта, по-видимому, с целью нанести в ближайшие дни удар на направлении Брянск, Жиздра»{93}. Т.е. Шапошников предполагал, что удар будет нанесен не строго на юг в тыл Юго-Западному фронту, а на юго-восток. [229]
Замечу, что в конце августа 1941 г. Жуков был всего лишь командующим Резервным фронтом и распоряжался войсками фронта лишь в рамках директив Ставки ВГК. В любой момент Ставка могла изъять необходимое число дивизий и использовать их на другом направлении. Так впоследствии произошло с высвободившейся в результате ликвидации Ельнинского выступа 100-й стрелковой дивизией (вскоре ставшей 1-й гв. стрелковой дивизией), которая была переброшена на юго-западное направление и приняла участие в попытке деблокирования киевского «котла» под Лохвицей. Когда стало понятно, что операция проходит успешно, началась перетряска боевого состава Резервного фронта: 133-я и 178-я стрелковые дивизии 2 сентября вышли из состава 24-й армии и грузились в эшелоны. Это были две дивизии почти 100%-ной комплектности, занимавшие фронт по 20 км каждая к северу от Ельнинского выступа{94}. Ставка сняла с ликвидации Ельнинского выступа самые вкусные сливки – две дивизии, на которых муха не сидела, и соединение, отличившееся в бою и получившее бесценный боевой опыт. Изъятые из состава Резервного фронта 133-я и 178-я стрелковые дивизии избежали окружения в октябре 1941 г. и в битве за Москву воевали на Калининском фронте.
Если читать Гудериана
