— Что вы болтаете о каком-то миллионе талеров?

— Я не болтаю, граф. Я предлагаю его вам.

— Вы предлагаете мне миллион талеров? Что это значит? Говорите, в чем дело? Я догадываюсь, что вы имеете в виду нечто ужасное. Признавайтесь, о чем идет речь?

— Вы хотите, чтобы я сказал, о чем идет речь? Извольте. Вот о чем.

Финкель сунул руку в карман и достал оттуда запечатанное письмо.

— Что это за письмо? — спросил Батьяни. — Кому оно предназначено?

— Это письмо стоит миллион талеров и предназначено оно коменданту Праги.

— Значит… мне?

— Именно вам, граф Батьяни.

— И что в нем написано?

— Там написано нечто очень интересное для вас.

— Подлый жид! Ведь это предательство!

— Зачем подлый жид? Скажите лучше хитрый жид. Ведь я принес вам миллион талеров.

Батьяни то краснел, то бледнел.

— Вы говорили с самим королем? — в сильном волнении спросил он. — Вы были в прусском лагере?

— Да, я был в прусском лагере, но самого короля я не видел, так как он не стал бы возиться с бедным евреем. Со мной толковали его советники; они вели переговоры и решили, что если вы в известный день отдадите город во власть пруссаков, то на другое утро получите миллион.

— Миллион! — простонал Батьяни, сжимая голову обеими руками. — Это огромное искушение. Финкель, вы не человек, а дьявол в образе человека. Погубить вы меня хотите.

Вместо прямого ответа Финкель распечатал письмо, передал его графу Батьяни и сказал:

— Читайте и убедитесь своими собственными глазами, если вы не верите моим словам. Узнаете ли вы подписи советников короля и королевскую печать? Вам обеспечен миллион, положенный в английском банке, и за эту огромную сумму вы должны только в одну из ближайших трех ночей открыть одни из маленьких ворот и впустить в город прусские войска. Я не задумался бы ни одной минуты, если бы мне предложили миллион талеров только за то, чтобы я открыл какие-то маленькие ворота. Никогда еще столь незначительная услуга не была оплачиваема так щедро. Стоит только повернуть ключ в замке — и готово дело.

— А вместе с тем погибла честь и пропала должность, — еле слышно проговорил Батьяни, — и столица Богемии, один из лучших городов императрицы Марии Терезии, безвозвратно погибнет.

— Почему вы вдруг стали так добросовестны? — усмехнулся Илиас Финкель. — Даже трудно поверить вам. Вы делали гораздо более преступные вещи, чтобы нажить менее значительные суммы, а теперь, когда вы можете заработать миллион, у вас вдруг проснулась совесть. Не правда ли, как это некстати?

Батьяни в ужасном волнении шагал взад и вперед по комнате.

— А если бы я согласился, — вдруг сказал он, остановившись и мрачно взглянув на еврея, — если бы я решился на это, то кто мне поручится за то, что вы, Финкель, будете молчать?

— За это вам ручается моя выгода, — ответил Финкель. — Неужели вы думаете, граф Батьяни, что я подвергаю себя такой опасности только для того, чтобы служить посредником при переговорах короля с вами? Я на этом деле получаю свою комиссию, точно так же, как если бы я заключил сделку на обыкновенный товар. Я человек деловой, и мне безразлично, продать город, или кожу, или что-нибудь другое.

— Да, это верно, вы будете молчать, так как являетесь соучастником преступления. В подлинности письма не приходится сомневаться, подписи верны. С другой стороны, Праге так или иначе не устоять. Да, я должен принять то или иное решение.

— Должны, граф Батьяни. Должны уже потому, что сегодня же ночью я должен доставить пруссакам ответ.

— Хорошо, я согласен, — произнес Батьяни. — Я выдам Прагу прусскому королю за миллион талеров и завтра, ночью, открою маленькие ворота на западной стороне укреплений. Передайте королю, пусть войска будут наготове, чтобы войти в город через эти ворота. А я отдаю себя под его охрану. Он должен поручиться за мою безопасность и защитить меня от гнева населения Праги.

— Отлично! — вскрикнул Илиас Финкель. — Но советники короля прислали вам документ. Они требуют и от вас письменного обязательства. Дайте мне его, чтобы они мне поверили.

— Какое обязательство? — возразил Батьяни. — Обойдетесь и без этого. Достаточно моего слова.

— В миллионном деле слово не имеет значения, а все должно быть изложено письменно. Садитесь за ваш письменный стол, граф Батьяни, и напишите то, что я вам продиктую.

Батьяни был точно в бреду, он почти не сознавал, что делает.

— Миллион талеров, — все снова и снова повторял он, — ведь это равносильно жизни, полной роскоши и наслаждений, где-нибудь в Париже или Лондоне. Я не настолько глуп, чтобы принести себя в жертву явно проигранному делу. Прага так или иначе падет, она должна погибнуть. Даже если бы мне удалось отстоять крепость, то рассчитывать на благодарность нельзя. Многие уже ошибались в своих расчетах в этом отношении.

Он взял лист бумаги и обмакнул перо в чернила.

— Что же мне писать? — спросил он.

— Достаточно несколько слов, но они должны быть ясны, — ответил Илиас Финкель. — Пишите так:

Написав это, Батьяни глухо застонал и опустил голову на грудь.

— Подпишите теперь ваше имя, — сказал Илиас Финкель.

Батьяни расписался на позорном документе, которым он давал согласие передать неприятелю осажденный город, доверивший ему свою судьбу.

— Берите, — глухо произнес Батьяни, передавая Финкелю бумагу, — и отнесите ее сегодня же советникам прусского короля. Отныне моя честь в ваших руках, Илиас Финкель, и не только честь, но и жизнь. Но вы и сами заработаете на этом деле, если оно завершится благополучно, а потому вы будете бережно хранить эту бумагу и не выдадите ее постороннему лицу.

— Боже меня сохрани, — ответил Финкель, складывая бумагу и пряча ее в карман, — у меня нет ни малейшей охоты жертвовать жизнью. Довольно с меня и того, что я уже пережил до сих пор.

— Ступайте, а завтра принесите мне ответ, все ли в порядке.

Илиас Финкель быстро отвернулся. Он не хотел показать графу Батьяни злорадного выражения своего лица и торжествующей улыбки. Затем он подобострастно поклонился и снова превратился в беспомощного старого еврея, всеми гонимого, несчастного и безобидного страдальца.

— До свидания, — прошептал он и медленно вышел из комнаты.

Оставшись один, Батьяни опустился в кресло и закрыл глаза рукой. Первый раз в жизни он испытывал по поводу только что сделанного нечто похожее на раскаяние, связанное с ужасным страхом. Этот страх сжимал ему горло и бросал его в холодный пот. Он не только поставил на карту свою жизнь — он совершил нечто столь ужасное, что имя его предавалось позору на веки вечные. Он совершил небывалое в истории предательство. Комендант осажденного города, защитник граждан, доверившихся ему, как дети отцу, он продал за деньги святыню, которую был призван оберегать. В случае, если бы план увенчался успехом и ему удалось вовремя бежать, Батьяни мог считать себя обеспеченным на всю жизнь. Деньги в те времена были много дороже, чем теперь, и с таким огромным состоянием он мог повсюду делать что угодно и играть