сантиметров в длину и вонзил его себе в горло, перерезав сонную артерию. Затем он вытащил оружие из раны и швырнул его в нападавших, однако, что для него всегда было характерным, не причинил никакого серьезного вреда. Какое-то мгновение он стоял у входа, и охранникам была смутно видна его высокая фигура, напоминавшая священника, окруженная языками пламени. Потом он упал и погиб в горящем доме, как Ёсицунэ в своем укреплении при реке Коромо.

Резко усилившийся жар не позволил охранникам приблизиться. Когда пламя удалось укротить, они пробрались в комнату и отыскали обгорелые тела Осио и его сына. Какуноскэ вел себя храбро в уличных боях в Осака за пять недель до того, однако, когда пришел конец, он, очевидно не решился убить себя, и отцу пришлось заколоть его, чтобы спасти от пленения. По одному из преданий, люди слышали, как Осио кричал: «Трус! Трус!» (хикё, хикё) своему сыну, когда полицейские готовились к атаке.[514] Вероятно, поражение сильно подействовало на его разум. Как бы то ни было, если описание происшедшего верно, это было очень грустное расставание с сыном, которого он так любил. После того, как тела извлекли из дома, их омыли и погрузили на носилки для последующей транспортировки в отделение магистрата. Тем временем, на улицах собралась огромная толпа. Когда Осио выносили, некоторые из наблюдавших заметили, что его голова так деформировалась и распухла от жара, что была похожа на огромную жабу.

За драматической смертью Осио и его сына последовало детальное расследование обстоятельств мятежа. Официальные слушания дела правительством Бакуфу начались в Эдо 4 сентября, однако судебные колеса поворачивались столь медленно, что вердикт был вынесен лишь 28 сентября следующего года. В решении суда отобразилась вся жестокость законов Токугава; выявилась самая уродливая природа наказаний, припасенных для тех, кто осмеливался нарушить установленный порядок.[515] Для двадцати человек, признанных особо ответственными за восстание, было предназначено высшее наказание — распятие; других участников приговорили к обезглавливанию, тюремному заключению или, ссылке на далекие острова.[516] В качестве знака особой снисходительности суд решил, что малолетний сын Какуноскэ, который в принципе должен был быть казнен за преступления отца, получал вместо этого пожизненное заключение.

Наказание двоих главных обвиняемых — Осио и его сына — представляло некоторые затруднения, поскольку ко времени объявления приговора они были уже шестнадцать месяцев как мертвы. Своим последним решением суд осудил Осио за то, что тот «критиковал правительство» (сэйдо-о хихан итаси), а также воспользовался своей должностью учителя, чтобы принудить горстку последователей, включая полицейских чинов, к восстанию. «Ввиду этих нечестивых деяний, — говорилось в заключении, — да будет известно, что засоленные тела Осио Хэйхатиро, а также [его сына Какуноскэ] выставляются на публичное обозрение, а затем подлежат распятию в городе Осака».[517] В качестве последнего акта лишения чести, было приказано не устанавливать никакого надгробия на его могиле, которая иначе могла бы стать местом паломничества со стороны его почитателей.

Из двадцати девяти других заговорщиков были способны выслушать приговор — то есть еще оставались в живых — всего пять человек. Большинство умерло в осакской тюрьме, где условия были столь ужасны, что заключенные редко жили дольше нескольких месяцев.[518] Засоленные тела тех, кто был приговорен к распятию, но погиб в тюрьме, проносили по улицам и в соответствии с предписанием, крепили к столбам на месте казней в Осака. [519]

Хотя основной функцией суда было наказание виновных, правительство также не забывало о конфуцианской заповеди — награждать достойных. Перебежчикам и информаторам были выданы деньги; особое вознаграждение получил полицейский чин по имени Сакамото, отличившийся тем, что уничтожил пушку восставших.[520] Не были забыты и гражданские лица: их ревностные расследования и вынесенные ими приговоры принесли им похвалу и приличные денежные суммы.

«Действия, предпринятые Осио Хэйхатиро, окончились полным поражением»,[521] - пишет Юкио Мисима, его главный современный почитатель. Несправедливости, которые Осио намеревался уничтожить, продолжали твориться; результаты же его действий оказались прямо противоположными предполагавшимся. Действительно, критическое состояние с продуктами питания в городе несколько смягчилось, однако лишь благодаря ряду обильных урожаев, а не стараниями героя- святого. Несомненно, сам Осио понимал всю несостоятельность восстания, но его характер никогда не позволял ему признать это открыто.

Предводители восстания погибли в пламени; людей, предавших его, назначили на высокие посты, коррумпированные чиновники и «прожорливые» торговцы процветали как и прежде. В то же время, тысячи простых людей жестоко пострадали от пожаров и эпидемии, вспыхнувшей вскоре после событий. И, хотя голод кончился, состояние беднейших горожан продолжало оставаться весьма непрочным. «В прошлом году, — писал тогдашний хроникер, — те, кого преследовал голод, скатились до состояния нищих, ни на что не пригодных людей. Они уходили и приходили, неспособные отличить день от ночи, жалобно взывая со слезами на глазах. Большинство из них вскоре исчезло, — вероятно, они умерли, так как количество нищих резко уменьшилось».[522]

Хотя на токугавский режим Бакуфу восстание и произвело некоторое сдерживающее влияние, оно не предприняло ничего, чтобы смягчить условия, его вызвавшие.[523] Реформы сёгуната, проведенные несколько лет спустя, были направлены прежде всего на укрепление существовавшего порядка и усиление военной мощи правительства, а не на изменения того типа, которого требовал Осио; проводились же они в рамках ортодоксального (чжусианского) конфуцианства. Министр — главное лицо, ответственное за реформы — чрезмерно преувеличивал необходимость бережливости, появившись на людях в одежде из хлопка, а не шелка; однако, несмотря на столь поучительный пример, правительственные экономисты не смогли смягчить тяготы масс, а новая жесткая программа ограничений в национальном масштабе зачастую ухудшала условия жизни именно тех людей, которым хотел помочь Осио. Традиционные ограничения были еще раз подтверждены, налоги и другие поборы — увеличены. Одной из целей реформаторов было сдержать инфляцию, однако это совершенно не удалось, и спустя несколько лет цены на рис и прочие основные продукты поползли вверх, что возымело обычные нежелательные последствия для трудящихся масс.[524]

Несмотря на свой выразительный провал, осакское восстание вызвало другие многочисленные икки по всей стране.[525] Одно из первых подобных крупных восстаний произошло в отдаленной северной провинции Этиго из-за высокой цены на рис. На знаменах инсургентов было указано, что они являются «учениками Осио» и желают «низвергнуть грабителей страны». За остававшийся недолгий период правления Токугава, в городах, тысячах деревень и поселков произошло около трехсот выступлений. В каждом случае эти икки подавлялись, а их участники наказывались: то были симптомы серьезных упущений в экономической политике Бакуфу, однако вовсе не они послужили причиной его падения.

События после Реформации Мэйдзи закрепили посмертную славу Осио. Замещение токугавского правительства Бакуфу имперской бюрократией представляло собой не более, чем смену хозяев: Реставрация предстала насмешкой над идеей Осио превратить имперские институты власти в символ справедливости для народа. Земельная и налоговая реформы, проведенные новыми правителями были гибельными для массы беднейших слоев, условия жизни которых вызвали восстание Осио, и начиная с 1873 года прокатилась новая волна икки.[526] Наказания были менее ужасающие чем во времена Токугава, однако ни одно из выступлений не достигло своих целей, и почитателям Осио в последующие годы не удавалось тешить себя мыслью, что философия и действия их учителя установили прецедент удачного противодействия несправедливостям властей.[527]

Неудача Осио происходила не от превратностей судьбы, но от фундаментальных слабостей самого подхода к делу.[528] Он безнадежно недооценивал перевес в балансе сил его сторонников и Бакуфу. Кроме того, он был до невообразимого неумелый планировщик.[529] Считая себя человеком, способным на эффективные действия, он был совершенно некомпетентен в разработке общей стратегии и знал очень мало о практических деталях. Из-за