несколько десятков. В конце марта двое «людей-невидимок» проникли в замок, причем к их поясам были привязаны веревки, чтобы, в случае ранения или смерти, тела можно было вытащить обратно.[395] Правда, именно эти веревки и могли выдать их присутствие, однако оба вернулись обратно с подробными отчетами об обороне замка и новых фортификационных работах. В одном случае «человек-невидимка» из провинции Оми, что неподалеку от Киото, проник во внешнюю цитадель, однако был совершенно беспомощен, поскольку не понимал диалекта Кюсю, на котором говорили оборонявшиеся, использовавшие к тому же христианскую терминологию. Он не осмелился заговорить ни с кем, из боязни, что его выдаст говор Оми. В конце концов молчаливый незнакомец стал вызывать подозрения, однако ему вовремя удалось бежать, и он умчался от стен замка, преследуемый тучей камней, захватив в качестве сувенира одно из знамен восставших.
Правительство сёгуната в Эдо, которое все более волновали предполагаемые последствия восстания, решило послать в Симабара второго генерала с подкреплением.[396] На эту роль был избран Повелитель Мацудайра Нобуцуна, один из главных членов Великого Совета, которому сёгун особо доверял. С пятью тысячами человек, тремястами лошадей и тяжелой артиллерией, он выступил на запад, проделав сперва марш до Осака, а оттуда, флотом в шестьдесят кораблей, он переправился на Кюсю. Как только первый посланник сёгуната, генерал Итакура услыхал о новом назначении, он решил штурмовать замок, в надежде взять его до прибытия Мацудайра. Одной из причин этого, как предполагается, было письмо, полученное им от двоюродного брата из Осака.[397] Его корреспондент писал о восставших, как о «грязных крестьянах» и предупреждал, что замок Хара будет атакован и взят в первый же день, как прибудет Мацудайра со своими силами. Исполненный решимости избежать подобного бесчестья, Итакура приказал идти на приступ 3-го февраля. Атака была плохо подготовлена и, несмотря на тяжелые потери, самурайской войско не смогло пробиться во внутренний периметр. Когда оборонявшиеся увидели, что нападавшие отбиты, с крепостных стен посыпались громкие насмешки; самураев обвиняли в трусости, говоря, что они способны лишь мучить несчастных крестьян, но не в состоянии штурмовать укрепленную позицию. [398]
Разъяренный неудачей, твердо намереваясь спасти свою честь, Итакура решил предпринять общую атаку на рассвете в первый день Нового года (14 февраля по западному календарю). На этот раз неудача была еще более полной. Около четырех тысяч правительственных солдат было убито и ранено. Генерал Итакура, который в припадке внезапной решимости поставил на карту все и лично возглавил атаку, был убит. Очевидно, он предчувствовал свою смерть, поскольку накануне наступления написал мрачное прощальное стихотворение, в котором просил: «Когда от цветка, распустившегося в новогодний день, останется только имя, вспомни, что это был командующий наших сил (
Известие том, что командующий генерал был убит крестьянским сбродом, произвело шок среди руководителей правительства в Эдо. Это было крайнее унижение, которое могло серьезно подорвать их престиж как в Японии, так и за рубежом: если простые фермеры могли успешно глумиться над Бакуфу, что же могло произойти, если бы восстали крупные даймё? Самого Итакура посмертно порицали за непродуманность тактики, приведшей к несчастью. Одновременно, нескольким даймё с Кюсю было приказано присоединиться со своими силами к Мацудайра для проведения завершающей кампании против инсургентов.
Мацудайра не стал повторять ошибок своего предшественника, сразу же отставив все планы обшей атаки, и сосредоточил усилия на блокаде замка. Вместо того, чтобы подвергаться риску тяжелых потерь при попытке выбить обороняющихся, он решил уморить их голодом, одновременно дав отдых своим войскам и проведя их перегруппировку. Для самурайской армии, занятой в подавлении крестьянского восстания, подобная стратегия не представлялась особо благородной, однако Бакуфу ее полностью одобрило. Очень опасаясь, что защитники могут попытаться тайно бежать, Мацудайра принял многочисленные меры предосторожности — например, приказал возвести палисады, вырыть траншеи и жечь факелы ночи напролет. Он также велел изменить пароль, поскольку восставшие его узнали; в дальнейшем всякий на вопрос «Гора?», должен был ответить «Река».
Новый командующий прибег также к психологическому воздействию, пообещав прощение всем восставшим, кто выйдет из замка и сдастся; в последствии им сулили освобождение от налогов и предоставление особых рисовых наделов. Этими искушениями он надеялся посеять разлад среди оборонявшихся, однако его предложения были полностью отвергнуты. Отвечая с помощью «посланий- стрел», инсургенты высмеяли предложения Мацудайра, говоря, что они — «убежденные христиане» (
В середине февраля главный управляющий Нагасаки, действуя по указанию повелителя Мацудайра, потребовал от голландцев и китайцев помощи в подавлении восстания в Симабара. Помощью китайцев в конечном счете так и не воспользовались, но Николаус Кукебакер, голландский управляющий, был вовлечен в кампанию. В своем последнем послании в Голландию он подчеркивал, что японские власти принудили его к участию помимо воли. Без сомнении, и он, и другие голландские официальные лица с большой неохотой приняли прямое участие в уничтожении своих братьев по христианской (точнее — римско-католической) вере; с другой стороны, восстание нанесло серьезный урон их торговым операциям в Нагасаки, и они наверняка желали его быстрейшего подавления.[401] Как бы то ни было, Кукебакер следовал инструкциям японцев: 24 февраля он прибыл к Симабара на «де Рип» — голландском двадцатипушечном корабле, и приступил к бомбардировке инсургентов.[402] За две недели, которые он стоял на якоре у Хара, корабль выпустил по замку несколько сот снарядов. По очевидным причинам Кукебакер доносил, что обстрел был малоэффективен,[403] однако в действительности он привел к значительным разрушениям стен и внешних оборонительных сооружений, что, вероятно, ускорило трагический финал. В ходе этих малогероических действий лишились жизней два голландских матроса: одного сбили выстрелом с грот-мачты и, падая, он убил товарища на палубе.
12 марта повелитель Мацудайра внезапно сообщил датчанам, что они могут уходить, и поблагодарил их за помощь. Теперь, когда силы атакующих находились так близко от стен замка, — довольно малоубедительно объяснял он, — их корабль может быть поврежден перекрестным огнем, а людям нанесен ущерб.[404]
Причина решения повелителя Мацудайра призвать на помощь голландцев — одна из малых тайн восстания в Симабара. Возможно, он переоценил огневую мощь датских судов и недооценил эффект смятения от иностранного участия (что подразумевало потребность Бакуфу во внешней помощи для прекращения внутренних беспорядков). По собственной версии Мацудайра, его целью было испытать голландцев, выяснить, признают ли они команды власть японских властей, вплоть до распоряжения атаковать своих единоверцев-христиан. Если это действительно было его целью, то голландцы с блеском выдержали испытание. Их бесславная роль в обстреле находившихся в критическом положении японских христиан (которым именно им-то и следовало бы помогать) была сразу же отмечена в Европе и сопоставлена с недавними нападениями единоверцев же на гугенотов при Ларошели.[405] Значение иностранного участия не прошло незамеченным и оборонявшимися, которые теперь выпускали «послания-стрелы» с пасквилями, выставлявших противников ни на что не способными трусами, способными лишь манипулировать бухгалтерскими книгами и выжимать налоги из населения, полагаться на иностранцев, но не рисковать жизнью на поле брани, когда дело доходит до настоящего сражения. По сообщению Корреа, человека близкого к португальцам, пасквили, в которых самураи высмеивались за то, что передали профессию военных простолюдинам, находили разбросанными повсюду в окрестности замка.[406]
Позже, в том же месяце, Мацудайра, все еще надеясь избежать тяжелых потерь, неизбежных при решающем штурме, предпринял последние попытки убедить восставших (или, по крайней мере, какую-то их часть) мирно оставить замок. Пытаясь принудить Амакуса Сиро и его отца сдаться, он приказал вывести из
