жилета, он неспешным шагом двинулся в ее сторону.

— И давно ты здесь стоишь? — осведомился он.

— Не знаю. Три минуты, может, пять. Где, черт возьми, ты был?

— Я сказал, чтобы ты приходила к девяти. То есть была здесь в девять, а не без пяти девять.

— Положим, я пришла на несколько минут раньше. И что с того? С чего это ты так разволновался?

— Потому что правила изменились.

Она вспомнила, что ей говорил Габриель: «Как у Доминик Бонар, у тебя нет причин их бояться». А это означало, что, если на нее будут давить, она должна огрызаться.

— Правила не изменятся, пока я не скажу, что они изменились. А я еще не решила, поеду или нет. Ведь это совершенно сумасшедшая затея, Юсеф. Ты не говоришь мне, куда я должна ехать и когда вернусь. Я люблю тебя, Юсеф, и хочу помочь. Но представь, как бы ты чувствовал себя на моем месте.

После этих слов Юсеф мгновенно смягчился.

— Извини меня, Доминик, — сказал он. — Просто я немного напряжен. Очень уж мне хочется, чтобы все прошло, как надо. Но ты права: я не должен на тебя давить. Пойдем же в дом и поговорим. Но предупреждаю: времени в нашем распоряжении осталось мало.

Габриелю не приходилось еще видеть у дома Юсефа микроавтобуса «форд». Он открыл тетрадь наблюдений и, прежде чем «форд» скрылся в темноте, занес туда номер. К Габриелю подошел Шамрон и тоже выглянул в окно. Они вместе проследили за тем, как Юсеф и Жаклин, открыв подъезд, скрылись в дверном проеме. Минутой позже в квартире Юсефа зажегся свет. Потом в гостиной Габриеля послышалась речь. Юсеф говорил спокойно и рассудительно, в голосе Жаклин проступали панические нотки. Шамрон сел на диван и стал наблюдать за происходившими через улицу событиями, как если бы находился в кинотеатре. Габриель же прикрыл глаза и стал слушать. В окне напротив два силуэта — мужской и женский — кружили друг подле друга, как два боксера на ринге. Габриелю не было нужды на это смотреть. Он узнавал о том, что происходит, по малейшим изменениям в звуке. К примеру, когда Жаклин или Юсеф приближались к телефону, где был установлен «жучок», их голоса приобретали большую громкость.

— Что это, Юсеф? Наркотики? Бомба? Скажи мне, что хочет пронести на борт самолета твой приятель?

Жаклин разыгрывала панику и возмущение настолько убедительно, что Габриель испугался, как бы Юсеф не изменил планы. Шамрон же, напротив, восхищался этим шоу от всей души. Когда после перепалки с Юсефом Жаклин дала наконец согласие ехать, он поднял глаза и посмотрел на Габриеля.

— Великолепно. Разыграно, как по нотам. Настоящий шедевр. Браво!

Пятью минутами позже Габриель с Шамроном проследили за тем, как Юсеф и Жаклин, выйдя из дома, уселись на заднее сиденье темно-синего «воксхолла». Через несколько секунд после того, как уехал автомобиль, мимо окон Габриеля проследовала еще одна машина: это были люди Шамрона. Теперь Габриелю и Шамрону оставалось одно: ждать. Чтобы заполнить паузу, Габриель вставил в деку кассету и еще раз прослушал состоявшийся между Жаклин и Юсефом разговор.

Габриель выключил деку и задался вопросом, к кому в этот миг обращалась Жаклин — к Юсефу или к нему.

Кромвель-роуд в ночной темноте напоминала коридор, связывавший центральную часть Лондона с западными пригородами. Мимо Жаклин проносились на большой скорости очертания отелей и домов эдвардианской эпохи, освещенные мигавшими неоновыми вывесками и рекламными щитами. В эту ночь виды за окном автомобиля были исполнены для Жаклин особого очарования. Ей нравилось все: и мерцание светофоров, и причудливые силуэты старинных зданий, и неровный свет неоновой рекламы, выхватывавший из тьмы мокрые тротуары и брусчатку мостовой. Жаклин опустила на несколько дюймов окно и втянула носом холодный воздух ночи, напитанный влажностью и запахами дизельного топлива, речной тины и поджаривавшихся на гриле сосисок. Посреди ночи Лондон представлялся ей непостижимым и загадочным.

Через некоторое время они поменяли машину — пересели из темно-синего «воксхолла» в серую «тойоту» с трещиной посреди ветрового стекла. «Воксхоллом» управлял молодой симпатичный парень с хвостиком на затылке. За рулем «тойоты» сидел человек постарше — ему было минимум сорок, — с узким лицом и неспокойными темными глазами. В отличие от парня с хвостиком, сорокалетний вел машину на сравнительно небольшой скорости.

Юсеф, обращаясь к водителю, произнес несколько слов на арабском языке.

— Говорите по-английски или по-французски — или помалкивайте, — сказала Жаклин.

— Мы палестинцы, — сказал Юсеф. — И арабский — наш родной язык.

— А мне плевать! Я-то по-арабски не говорю. И чувствую себя некомфортно, поскольку не понимаю, о чем вы болтаете. Так что извольте объясняться на понятном мне языке, а не то я выпрыгну из машины!

— Я просто сказал ему, чтобы он ехал потише.

На самом деле Юсеф попросил водителя глянуть, нет ли за ними слежки.

На заднем сиденье между Юсефом и Жаклин лежал небольшой чемодан. Юсеф отвез Жаклин к ней на квартиру и помог собрать вещи.

— Только самое необходимое, — сказал он. — Если понадобится новая одежда, тебе дадут деньги, и купишь все, что захочется.

Он наблюдал за тем, как она паковалась, исследуя взглядом каждую вещь, которую она укладывала в чемодан.

— Какую одежду брать? — с сарказмом в голосе осведомилась Жаклин. — Для теплого климата или для холодного? Мы направляемся в Норвегию или, может, в Новую Зеландию? В Швецию или в Швейцарию? И еще: как мне предстоит одеваться? Для приемов или для прогулок по сельской местности?

Она закурила. Юсеф тоже достал сигареты и протянул руку за ее зажигалкой. Она отдала ему зажигалку и проследила за тем, как он прикуривал. Он уже хотел было вернуть ей зажигалку, как вдруг что- то в ней привлекло его внимание. Он поднес ее к глазам и, поворачивая из стороны в сторону, стал ее рассматривать.

Жаклин затаила дыхание.

— Отличная вещь, — сказал Юсеф, после чего прочитал выгравированную на боковой грани надпись: «Доминик с любовью на добрую память».

— Откуда у тебя эта зажигалка?

— Она у меня уже, наверное, лет сто.

— Изволь ответить на мой вопрос.

— Эту вещь мне подарил мужчина. Кстати сказать, этот человек никогда не заставлял меня путешествовать с незнакомцами.

— Должно быть, это очень добрый парень. Но почему я не видел у тебя эту зажигалку прежде?

— Ты много чего не видел. Но какое это имеет значение?

— Как какое? Может, я ревную!

— Взгляни на дату, идиот.

— 'Июнь тысяча девятьсот девяносто пятого года', — прочитал Юсеф. — Скажи, этот человек сейчас что-нибудь для тебя значит?

— Если бы значил, я бы сегодня с тобой не разговаривала.

— Когда ты в последний раз его видела?

— В июне девяносто пятого. Когда он вручил мне эту вещицу «с любовью на добрую память».

— Вероятно, он играл большую роль в твоей жизни. В противном случае ты вряд ли бы стала хранить его зажигалку.

— Эта не его зажигалка, а моя. И я храню ее, потому что она красивая и отлично работает.