фрагмент алтаря за несколько недель. Но чтобы его реставрировать, Габриелю понадобится в десять раз больше времени.

Он думал, что ему до сих пор удалось сделать. Две недели он потратил только на то, чтобы, если так можно выразиться, познакомиться с Вичеллио — побольше узнать о его жизни, технике и о том, какое влияние оказали на него другие художники. Потом он месяц исследовал «Поклонение Пастырю» с помощью различных современных технологий — микроскопа Уайлда, чтобы как следует изучить поверхность, рентгеноскопии, чтобы заглянуть под лакокрасочный слой, ультрафиолетовых лучей, чтобы выяснить, не осуществлялась ли реставрация прежде и не было ли какого-либо постороннего вмешательства в картину. Когда исследование завершилось, он четыре месяца счищал с картины грязь и пожелтевший от времени лак. Это совсем не то, что ободрать лаковое покрытие со старого кофейного столика. Эта работа требовала тщательности, методичности, а главное — огромных временных затрат. Для начала требовалось составить подходящий растворитель, который, растворяя лак, не повреждал бы красочного слоя. Окуная в растворитель самодельный тампон из хлопковой ваты, он легкими круговыми движениями водил им по поверхности картины до тех пор, пока тампон не загрязнялся. После этого он брал новый тампон, окунал его в растворитель и повторял предыдущую операцию. Один раз... два... три... сто... Это было все равно что оттирать зубной щеткой палубный настил линкора. В удачный день ему удавалось очистить от грязи и лака несколько квадратных дюймов живописной поверхности.

Теперь он приступил к финальной фазе реставрации: наносил тонкой кисточкой краски на поврежденные или уничтоженные временем части. Эта работа не прощала ошибок и требовала ювелирной точности и полной самоотдачи. Каждую ночь он, надев бинокулярную лупу и уткнувшись лицом в картину, просиживал в согбенном положении в ослепительном свете галогенных ламп несколько часов. Его целью было восстановить живописную поверхность так, чтобы его вмешательство нельзя было заметить невооруженным глазом. Тут все было важно: мазок, краски, текстура. Самое главное, все это должно было полностью соответствовать оригиналу. Если краска вокруг реставрируемого места растрескалась, Габриель имитировал трещины в процессе восстановления. Если художник, к примеру, добился на картине уникального голубоватого оттенка ляпис-лазури, Габриель проводил несколько часов, смешивая на палитре различные пигменты, пытаясь его повторить. От него требовалось сделать свою работу таким образом, чтобы со стороны казалось, будто никакой работы не проводилось вовсе. В идеале картина должна была выглядеть так, как если бы ее только что извлекли из долговременного хранилища: с метами времени, но без повреждений и грязи.

Он устал, но Вичеллио не отпускал его от себя, лишая тем самым заслуженного отдыха. Кроме того, Шамрон разбудил дремавшие в нем эмоции, и все его чувства обострились. Но Габриель знал, что подобная встряска для его работы даже полезна. Он включил стереоустановку и, дожидаясь, когда из динамиков польется музыка, надел бинокулярную лупу «Биномаг» и взял в руки палитру. Он начал смешивать краски с первым аккордом увертюры к опере «Богема». Положив на палитру немного «Моволита-20», добавил к нему чуточку сухого пигмента и каплю растворителя, после чего начал растирать полученную смесь, добиваясь нужной консистенции. Сейчас он реставрировал повреждение на щеке Девы, и посвятил этой работе уже больше недели. Набрав краску, он сдвинул лупу на глаза и стал обрабатывать кончиком кисти живописную поверхность, старательно имитируя мазок Вичеллио. В скором времени он полностью растворился в работе и музыке Пуччини.

За два часа упорной работы Габриель восстановил живопись на участке размером с половинку пуговицы от рубашки. Подняв на лоб бинокулярную лупу, он потер покрасневшие от усталости и напряжения глаза, после чего размешал на палитре новую порцию краски и продолжил работу.

Примерно через час в его мысли снова властно вторгся Шамрон.

«Посла и его жену убил в Париже Тарик».

Если бы не Шамрон, Габриель никогда не стал бы реставратором. Старику требовалось создать для агента такое прикрытие, которое позволило бы ему разъезжать по Европе на вполне законных основаниях. Габриель же обладал художественными способностями и учился живописи в престижном институте в Тель- Авиве, а потом — в Париже. Узнав об этом, Шамрон отправил его в Венецию учиться ремеслу реставратора. Когда Габриель закончил учебу, Шамрон рекрутировал Джулиана Ишервуда, с тем, чтобы тот подыскивал для него работу. Если Шамрону требовалось послать Габриеля в Женеву, Ишервуд, используя свои связи, находил для него работу по реставрации картин в Швейцарии. Большей частью Габриель работал на частных коллекционеров, но бывали случаи, когда он восстанавливал картину для какого-нибудь небольшого музея или частной галереи. Габриель был настолько талантлив, что довольно быстро стал одним из самых признанных реставраторов живописи в мире.

Когда часы пробили два ночи, лицо Приснодевы перед глазами у Габриеля начало расплываться. Шея заболела так, будто ее прижгли огнем. Тогда он снял лупу, соскреб с палитры краску и сунул кисти в банку с растворителем. Потом он спустился на первый этаж, рухнул, не раздеваясь, на постель, и сделал попытку уснуть. Бесполезно. Шамрон по-прежнему не выходил у него из головы.

«Это стараниями Тарика воды Сены покраснели от крови наших граждан».

Габриель открыл глаза. Медленно, фрагмент за фрагментом, к нему возвращалось прошлое. Оно проступало в его памяти, как очищаемая слой за слоем от более поздних записей и грязи настенная фреска. Ему вспомнились день, когда Шамрон его рекрутировал, учеба в академии, операции по ликвидации боевиков из организации «Черный сентябрь», Тунис, Вена...

«Мы все после себя что-нибудь оставляем. Незавершенные операции, старых врагов. И они напоминают о себе, как былая любовь».

«Чтоб тебя черти взяли, Шамрон, — подумал Габриель. — Найди себе другого исполнителя».

На рассвете он спустил ноги на пол, выбрался из постели и подошел к окну. Темное небо низко нависало над домом; моросило. У пирса в воде плескались, ссорились и пронзительно кричали чайки. Габриель покачал головой, прошел на кухню и поставил на плиту воду, чтобы сварить кофе.

Шамрон оставил на кухонном столе файл в папке из коричневого манильского картона с пятнами кофе и сероватым налетом пепла на лицевой стороне обложки. Габриель медленно, будто опасаясь, что она взорвется у него в руках, раскрыл папку, после чего поднес ее к носу. Так и есть — файл из шкафа, находившегося в исследовательском отделе. На обратной стороне обложки был прикреплен бумажный листок с поименным списком тех офицеров, которые когда-либо интересовались этим файлом. Имена эти были вымышленные, представляли собой служебные псевдонимы для внутреннего пользования, и ничего Габриелю не говорили. За исключением последнего — Ром, которое являлось служебным псевдонимом руководителя службы. Перевернув страницу, Габриель взглянул на имя субъекта, которому был посвящен файл, после чего просмотрел серию сильно увеличенных, с «зерном», фотоснимков.

Он сел за стол и стал читать файл. Первый раз он прочитал его быстро, потом налил себе еще одну чашку кофе и прочитал во второй раз, но уже медленно. От прочитанного у него возникло странное ощущение: казалось, кто-то взял его за руку и провел по комнатам его детства; все было знакомо, но отличалось от того, что сохранилось у него в памяти, — было чуть меньше, чем он помнил, и как будто припорошено пылью. И, как всегда, его поразило сходство между ремеслом реставратора и ремеслом убийцы. Во всяком случае, метод был один и тот же: изучение объекта, проникновение в его суть и исполнение работы, которая не должна оставлять после себя зримых следов. Он вполне мог прочитать монографию по Вичеллио вместо служебного файла на террориста по имени Юсеф эль-Тауфики.

«Возможно, если ты поможешь мне прикончить Тарика, тень Лии оставит наконец тебя в покое и ты снова сможешь зажить нормальной жизнью».

Закончив читать файл во второй раз, он открыл скрывавшийся под мойкой шкафчик и достал из него небольшой стальной атташе-кейс, где хранилась полуавтоматическая «беретта» двадцать второго калибра, снабженная удлиненным стволом для стрельбы по мишени. Это оружие считалось в офисе наиболее приспособленным для убийства — бесшумным, надежным, скорострельным. Габриель нажал на кнопку и извлек из рукояти магазин с восемью патронами. Каждая гильза содержала унцию специального маломощного пороха, и поэтому выстрел из «беретты» звучал едва слышно. Когда Габриель убил оперативника «Черного сентября» в Риме, соседи по дому приняли выстрелы за треск петард для фейерверка. Вставив магазин в рукоять, он оттянул затвор, дослав патрон в патронник. Он собственными руками усовершенствовал пружину возвратного механизма, чтобы компенсировать недостаточную мощность пороха. Подняв оружие, он глянул в прорезь прицела. Перед его мысленным взором предстал человек со