Через несколько дней приехал из Филадельфии утренним поездом Хенк.

– После твоего разговора с Доналом Пауэрсом я не мог спать, – начал он. – Мне надо избавиться от этого грязного дела, и я хочу сделать это сейчас.

Поль позвонил секретарше:

– Пожалуйста, принесите папку для мистера Генри Рота.

Поль решил держаться официально и чопорно, так же как Хенк, который вторично отказался присесть:

– Я не задержусь здесь долго.

«Какой он все-таки молодой!» – подумал Поль и спокойно заметил:

– Это будет дольше, чем ты думаешь. Многое надо объяснить.

– Там нечего объяснять. Я хочу все продать, вот и все.

– Но это не все. Есть еще вопрос о вложении доходов.

– Доходов? Отдайте их на пожертвования. Я найду куда. Движение за мир, например.

Поль поднял брови:

– Надеюсь, ты не хочешь раздать все свое состояние?

– Именно это я и хочу.

– Ты весьма состоятельный молодой человек, Хенк. Хочешь знать, сколько ты стоишь?

– Я ничего не стою, пока не избавлюсь от этих денег. Военных денег. Не хочу ни капли их.

За сердитым юношей Поль видел потрясенного разочарованного мальчика на похоронах Бена, а за ним веснушчатого ребенка в своей первой бейсболке.

– Тебе лучше поговорить с Дэном. Он бы не одобрил тебя, уверен.

– Откуда ты знаешь, что подумал бы мой дед? Вы живете на разных планетах.

– Так случилось, что я разговаривал с Дэном только вчера. Мы не такие разные, как ты думаешь.

Хенк поднял мрачные глаза, и Поль продолжил:

– Я попал в такую же ситуацию, что и с Дэном, когда его первый патент был продан военному ведомству, как раз перед последней войной. Правда, он ничего не взял себе, но сохранил эти деньги для своего сына, твоего отца, и это были семена твоего благополучия, которым ты пользуешься до сих пор.

– Хорошо. У меня нет сына или кого-то еще, кому бы я смог отдать деньги. Остаются только бедняки.

– Ты никогда не жил в бедности. Ты покупаешь книги, катаешься на лошади. Все твои удовольствия стоят денег. Даже деньги, которые ты теперь отдаешь, тоже в каком-то смысле доставляют тебе удовольствие, признаешь ты это или нет. Ты просто не представляешь, как тяжело тебе будет быть бедным.

– Хенни и Дэн всю жизнь прожили в бедности и, кажется, довольны.

– Они особенные люди, Хенк.

– А я нет?

– Не знаю, будешь ли ты когда-нибудь таким же, как они. Слишком рано говорить.

– Я могу сказать. Если я не понимаю себя сам, то кто тогда?

– Понять себя труднее всего. Хенк не ответил.

– Тебе нужны деньги для изучения медицины. Откуда они возьмутся?

– Бедняки тоже учатся. Они зарабатывают.

– Это чертовски тяжело. Тебе бы следовало понимать это. Разреши мне сказать тебе, что ты ведешь себя как ребенок. – Терпение Поля кончалось. – Ты ведь не говорил об этом со своей матерью?

Хенк вспыхнул:

– Мы с матерью не во всем единодушны, как тебе известно.

Поль проигнорировал эту шпильку.

– Твоя мать очень практичная женщина. Она смогла пробиться, а это удается немногим.

– Ей этого очень хотелось.

– Ты все еще злишься, Хенк?

– Я люблю свою мать, но мы разные. Для нее вещи значат все, для меня – ничего.

– У тебя может быть ребенок, для которого они тоже будут что-то значить.

– Даже если у меня и будет ребенок, я не могу ради него менять свои взгляды.

«Был ли я столь же решителен, так уверен в своих взглядах в его возрасте?» – подумал Поль. Скорее всего нет, он был другим. И сейчас он невольно восхищался молодым человеком, несмотря на свое раздражение.